Вам не понять – вы же офицер

Причем жульничают военнослужащие именно всех рангов, так как тырят спирт не только те военные, которые имеют к нему прямое отношение как исполнители конкретных работ по его подготовке, заправке, сливу и «утилизации» неиспользованного, но и их начальники всех уровней, которые первыми извлекают необходимое количество из законного оборота, а все нижестоящие посредством разных манипуляций и договоренностей маскируют недостачу, не забывая и себя.

Халявный алкоголь в стране всегда если и не дефицит, то самая популярная валюта. И поэтому существует жесткая круговая порука между всеми уровнями военных, имеющих отношение к спирту, и даже если кто-то борзеет и берет больше, чем ему «полагается», или не свое, например, чистый спирт, а не «шпагу», это все равно всячески покрывается, – лишь бы избежать вмешательства в оборот спирта дополнительных потребителей, каковыми являются и всякие проверяющие, и их руководство, ну… и органы следствия, например (что там, разве не люди служат?).

Вот на такой примерно почве возник в кармане убитого список спиртовых должников, обнаруженный Гармониным.

Палыч со слов допрошенных предыдущей осенью и уволенных сослуживцев Парнеева рассказал и о том, что местные «наркобароны» сбывали через Парнеева бойцам дивизии анашу – брикеты в форме таблеток диаметром до четырех и толщиной до одного сантиметра. Изготавливались они из пыльцы женской особи растения каннабис, что по-простому означает «конопля маньчжурская», с помощью «мастырки» – кустарного инструмента типа струбцины или охотничьего приспособления «Барклай», предназначенного для запрессовки пыжей в патроны.

Мастыркой на поверхности таблеток оттискивалась рельефная надпись, которая в переводе с нерусского читалась как «гашиш турецкий высшего качества» – в центре таблетки изображался верблюд-дромадер – арабское олицетворение чистоты («гамаль» или «кэмел», то есть «прекрасный»), а под ногами верблюда цифры «999,9» – как бы «проба» гашиша. Хотя гашишем этот продукт и вовсе не являлся.

Кто именно из дембелей сообщил эти подробности, Гармонин не запомнил, а стол, в котором валяются протоколы с приведенными показаниями, сейчас из штаба тыла перевозят в выбитое Шефом у командарма здание, прилепившееся бочком к штабу армии.

Гарантии того, что протоколы при перевозке никто из стола не выбросил, нет никакой, а там, как сказал Гармонин, есть и показания о том, где и когда земляки видели Парнеева последний раз – после вечерней поверки девятнадцатого ноября восемьдесят седьмого года в ротной каптерке.

Парнеев с ними в этот вечер чаевничать почему-то не стал, а надел куртку и отправился, как им было сказано, в парк собирать долги.

Что он отправился в парк АЭР, железобетонно подтверждено обнаружением в этом парке трупа. Но что это следует из показаний друзей и земляков, Гармонин не подтвердил – видимо, не сказал им Парнеев, в какой из гарнизонных автопарков он собирается. А их в гарнизоне не меньше семи только вокруг аэродрома, восьмой в инженерном батальоне километрах в семи от аэродрома – на дальнем краю деревни Голобегово, девятый в спецчасти за аэродромом, а десятый, с техникой длительного хранения (попросту – «НЗ»), – прямо под окнами номеров гостиницы, в которых теперь ночует следственная бригада.

И во всех этих автопарках у Парнеева имелись коммерческие интересы.

Кажется странным: а чего это вдруг Жежко, Гребешков, Будаев, Кажоков и Омаров обо всем изложенном вообще дали показания?..

Могли ведь тупо отрицать какую-либо осведомленность о местонахождении Парнеева, и этого было бы достаточно, их ведь и допрашивал-то всего лишь юридически малограмотный дознаватель, хотя бы и такой дотошный, как Садиков.

Объяснить это можно только тем, что все они всё понимали.

Понимали, что Парнеев пропал не просто так.

Понимали, что заподозрить в причастности к его исчезновению могут их самих.

Понимали, что никому из их компании они доверять не могут.

Каждый понимал, что у него есть алиби – долгое чаепитие в каптерке Кажокова.

Потому и решили, то ли сговорившись, то ли каждый сам по себе, быть предельно откровенными, чтобы не возникло сомнений в их искренности и непричастности к исчезновению Парнеева.

Голова закипает от постоянных таких размышлений, так как любые предположения (а вернее, домыслы) о наличии у приятелей Парнеева каких-нибудь интересов, не совпавших с интересами Парнеева и побудивших к его убийству, ломаются о несомненное отсутствие в АЭР какого-либо оружия.

А тут еще перечитал бестолково состряпанный дознавателем протокол допрошенного уже во второй раз лейтенанта Палькова.

Третий допрос Палькова в планы не входит, а в голове еще крутится, что его показания в каких-то деталях, касающихся точного времени тех событий, о которых он сообщил на допросе, не соответствуют еще некоторым моментам, вытекающим из показаний кого-то из его подчиненных, не так давно допрошенных работающими по делу дознавателями.