И он будет думать, будто в безопасности. Он не поверит в угрозу. Ха!
Стены дома были такими же скользкими и прочными, как и наружные, но когти, несмотря на боль, остались по-прежнему острыми и мощными. По этим стенам можно бежать и прыгать, вверх и вниз, отыскать нужную террасу и окно в нужную комнату.
Его комнату. Ведь он знал ее когда-то, она была его комнатой во времена, когда он был пешкой в руках земного воплощения Чудовища. Разве он…
О-о, какая боль! Она сильна здесь, вблизи сосредоточия, вблизи абсолютной уверенности в своей мощи.
Но все еще осталась Воля. Осталась Ненависть. Он еще упьется сладостной Местью.
Где-то внизу зазвучал сигнал тревоги, между деревьями зажглись огни, забегали глупцы смертные, закричали друг другу.
Слишком поздно.
Уже не помогут старые двери на террасу, замки, задвижки и проводки. Дерево легко поддалось лапам. Да! Боль внутри намного сильней и страшней. Но он призвал Волю, призвал Ненависть – и побрел среди древних стен, шатаясь от боли. Чудовищная тяжесть плющила его.
Но вот он уже у постели, прямо перед ним – Чума Феликс, так уютно и безопасно прилегший под простынями.
Он, терзаемый невероятной болью, разодрал простыни, открыв того, кто лежал под ними, закричал:
– Фе-е-е-лик-с-с! Я пришел за тобой!
И увидел лицо старика.
– Не-е-е-т! – пронзительный истошный визг.
– Джек… бедный мой сын, – тихо и печально произнес Старик, и морщинистая рука так нежно коснулась щеки.
Из лица, из черепа вырвалось пламя, побежало по хребту, объяло тело. Исполненный боли вой невозможно было слушать. Пламя закружилось вокруг, объяло – и поглотило. Заставило метаться, биться о стены и потолок. Места, соприкоснувшиеся с горящей душой, уже никогда не отмыть добела.
Крик утих. Пламя сосредоточилось в центре комнаты, забурлило – и ударило вверх.
Старик долго смотрел на след посреди потолка, оставленный ушедшим огнем, и, лишь двинувшись, наконец понял, что плачет.
Он заметил стоящего в дверях молодого Стрелка с запрещенным здесь браунингом в руке.
– Как ты догадался? – спросил Старик.
– Я бы на его месте сделал то же самое, – запихивая пистолет в кобуру, мрачно ответил Феликс.
Эпилог. Команда Феликса
Сидящий рядом молодой человек, созерцающий сад, по-прежнему молчал.
– С вами всё хорошо? – наконец спросил Человек.
Феликс посмотрел на него, улыбнулся, отвернулся и сказал:
– Я вот подумал… оно же никогда не закончится, да?
Человек не нашелся с ответом. А что он мог сказать?
Конечно, не закончится. Для этой планеты – никогда. Для сидящего рядом храброго юноши оно, несомненно, закончится, и очень скверно. Этой муки не избежать.
Ибо Человек полюбил Феликса. Полюбил «вести с ним дела». Великий Понтифик не привык «вести дела» ни с кем, кроме глав государств, и потому очень радовался возможности.
Феликс получил все желаемое: дюжину священников, набранных по всему миру, сильных, храбрых, самоотверженных. Получил даже епископа, уроженца Соединенных Штатов, сейчас ожидавшего в Бразилии, где Команда будет тренироваться целый месяц.
Неподалеку звонко, заливисто рассмеялись. Оба обернулись на звук. Несколько сестер явились посмотреть на кольцо невесты. Конечно, это мало соответствовало обету бедности, но Человек счел, что все монашки Рима должны хотя бы единожды взглянуть на него.
Какая она милая! И с какой простодушной гордостью показывает свое сокровище.
Снова смех – и возмущенный визг. Это еще один молодой американец по прозвищу Кот отпустил шуточку. К счастью, Человек ее не расслышал. Конечно, опять что-то двусмысленное. И за гранью приличий.
Но Человек радовался даже и этому. Когда Кот пришел сюда, его душа была бледной изнуренной тенью, растерянной, подозрительной, не верящей никому, кроме своего вождя и друга. А теперь посмотрите на нашего Кота! Как он смеется, шутит, как он предан Даветт! Тяжело поверить, что они не брат и сестра.
Человек искоса глянул на Феликса, поглощенного зрелищем. Он правильно поступил не рассказав своим о Джеке. Феликс вообще был прав насчет многого. Хотя и не отличался мудростью.
– Спасибо за кольцо, – вдруг признался он, без малого робко.
Человек кивнул. Да, старинный камень, триста лет пылившийся в сокровищнице Ватикана. Теперь он сияет на пальце невесты, как и должно быть.
– И спасибо за то, что поженили нас, – с неподдельным смущением пробормотал Феликс.
– Пожалуйста. Я был рад, – улыбнувшись, искренне ответил Человек.
И в самом деле было так. Помощники не поняли. Ведь Феликс в последний момент отказался обращаться в христианство. К общему изумлению, Человек махнул на это рукой и сам провел церемонию.
И, признаться, его очень позабавил этот «вопрос чести» молодого американца. Всякий раз, вспоминая, Человек улыбался. Как там американская поговорка на этот счет? Нельзя быть «немножко беременной». Молодой воин уже обратился, просто еще не хочет признавать это.
У двери на террасу показался помощник, вопросительно глянул. Человек знал: ему напоминают о запланированной на день работе. Но Человек не хотел уходить раньше остальных. В конце концов, они последний день, последние часы под его крылом…