Читаем Ван Гог. Письма полностью

сильным образ героини – золотошвейки, и описание вышивки, выполненное в золотых тонах, и

нахожу именно потому, что это близко к проблеме передачи различных желтых, чистых и

приглушенных.

Однако образ героя представляется мне надуманным, а собор нагоняет на меня тоску,

хотя его иссиня-черная и лиловая громада отлично контрастирует с фигуркой золотоволосой

героини.

Словом, роман в целом чем-то напоминает Ламартина.

Надеюсь, ты рассортируешь то, что я прислал, и уничтожишь самые скверные вещи или,

по крайней мере, не будешь их показывать. Что касается выставки «Независимых», мне

совершенно безразлично, какое решение ты примешь. Поступай так, как будто меня не

существует. Чтобы они не подумали, будто мы игнорируем их выставку, и чтобы в то же время

не показать чего-нибудь чересчур уж неистового, пошли им, пожалуй, «Звездную ночь» и

пейзаж в желтом и зеленом, обрамленный ореховым багетом.

Эти две картины создают цветовой контраст, который, может быть, побудит других

заняться ночными эффектами с большим успехом, чем удалось мне.

Совершенно не тревожься обо мне. Как только я опять получу холст и краски, я начну

понемногу выходить в поля.

Сейчас такое время года, когда много цветов и, следовательно, местный колорит

особенно богат; поэтому будет, вероятно, очень кстати, если ты пришлешь лишних метров пять

холста.

Ведь цветы скоро отцветут, и на смену им придут желтеющие хлеба, которые мне

особенно хочется передать лучше, чем в Арле. Мистраль (местность здесь гористая) тут,

кажется, не так резок, как в Арле, который первым встречает его.

Когда получишь полотна, которые я написал в здешнем саду, ты убедишься, что я тут

вовсе не хандрю.

594 note 93

Нового мало. Пишу два пейзажа (полотна размером в 30) – здешний холмистый

ландшафт; один из пейзажей – вид из окна моей спальни.

На переднем плане побитые непогодой и пригнутые к земле хлеба, изгородь, а за нею

серая листва олив, хижины и холмы. Вверху большая серо-белая туча, тающая в лазури.

Весь пейзаж исключительно прост, колорит его – так же.

Он будет парным к тому этюду спальни, что поврежден. Когда манера изображения

находится в полном стилевом соответствии с изображаемым предметом, это и есть то, что

создает произведение искусства, верно?

Вот почему в живописи домашний хлеб всегда хорош, когда его пишет Шарден.

Что наиболее примечательно в египетском искусстве, как не спокойные, мудрые,

кроткие, ясные духом фараоны, которых невозможно представить себе иными, которые вечно

останутся символом земледельца-солнцепоклонника?

Как мне хотелось бы посмотреть на Выставке 1 египетский дом, реконструированный

архитектором Жюлем Гарнье! Дом этот, выкрашенный в красный, белый и голубой цвета и

окруженный садом, разделенным рядами кирпичей на правильные клумбы, – жилище людей,

известных нам только в виде мумий пли гранитных статуй.

1 Имеется в виду Всемирная парижская выставка

Но вернемся, однако, к нашей теме. Итак, египетские художники, люди верующие и

руководствовавшиеся в работе инстинктом и чувством, умели с помощью нескольких искусных

кривых и безошибочного ощущения пропорций передать неуловимое: доброту, бесконечное

терпение, мудрость, душевную ясность. Этим я еще раз хочу сказать, что, когда изображаемый

предмет гармонирует с манерой его изображения, в работе есть стиль и она становится

искусством.

Почему служанка с большой фрески Лейса, когда ее гравирует Бракмон, или маленький

«чтец» Мейссонье, когда его гравирует Жакемар, становятся самостоятельными

произведениями искусства? Да потому, что манера гравирования совпадает по стилю с

изображаемым предметом.

В массе работ художника всегда бывают такие, которые он прочувствовал особенно

глубоко, любит особенно сильно и хочет во что бы то ни стало сохранить. Когда я вижу

волнующую меня картину, я всегда невольно спрашиваю себя: «Где и в каком доме, в какой

комнате, в каком углу, у каких людей эта картина будет особенно хороша? Где она будет на

своем месте?»

Так, например, картинам Хальса, Рембрандта, Вермеера место только в старом

голландском доме.

С импрессионистами дело обстоит точно так же. Как не завершен интерьер, в котором

нет произведения искусства, так не хороша и картина, если она не сливается в одно целое с

окружением, если это окружение не соответствует доподлинно той эпохе, когда была создана

картина. Не знаю, достойны ли импрессионисты своего времени или – что вероятнее – еще

недостойны его. Короче говоря, что важнее ж значительнее – душа жилища или то, что о нем

сказано живописью? Думаю, что первое.

Читал объявление о предстоящей выставке импрессионистов. Упоминаются Гоген,

Бернар, Анкетен и другие имена.

Полагаю поэтому, что создалась еще одна секта, не более непогрешимая, чем уже

существующие. Не об этой ли выставке ты мне писал? Вот уж буря в стакане воды!

Здоровье у меня так себе, но благодаря работе я чувствую себя в убежище счастливее,

чем был бы на свободе. Если я пробуду здесь подольше, я привыкну к режиму, а значит,

впоследствии начну вести более упорядоченную жизнь и стану менее впечатлительным.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
50 знаменитых царственных династий
50 знаменитых царственных династий

«Монархия — это тихий океан, а демократия — бурное море…» Так представлял монархическую форму правления французский писатель XVIII века Жозеф Саньяль-Дюбе.Так ли это? Всегда ли монархия может служить для народа гарантией мира, покоя, благополучия и политической стабильности? Ответ на этот вопрос читатель сможет найти на страницах этой книги, которая рассказывает о самых знаменитых в мире династиях, правивших в разные эпохи: от древнейших египетских династий и династий Вавилона, средневековых династий Меровингов, Чингизидов, Сумэраги, Каролингов, Рюриковичей, Плантагенетов до сравнительно молодых — Бонапартов и Бернадотов. Представлены здесь также и ныне правящие династии Великобритании, Испании, Бельгии, Швеции и др.Помимо общей характеристики каждой династии, авторы старались более подробно остановиться на жизни и деятельности наиболее выдающихся ее представителей.

Валентина Марковна Скляренко , Мария Александровна Панкова , Наталья Игоревна Вологжина , Яна Александровна Батий

Биографии и Мемуары / История / Политика / Образование и наука / Документальное