Ван Гог. Письма

Похоже, что я больше не буду писать пастозно; это результат моей спокойной

отшельнической жизни, от которой мое самочувствие улучшилось. В конце концов, не такой уж

у меня неистовый характер: я становлюсь самим собой, когда спокоен. Ты, видимо,

согласишься со мной, когда увидишь картину, предназначенную для «Двадцати» и

отправленную мной вчера, – «Восход солнца над хлебами». Вместе с этим полотном ты

получишь «Спальню», а также два рисунка. Мне очень любопытно узнать твое мнение о

«Хлебах» – к ним, вероятно, нужно долго приглядываться. Надеюсь, ты мне скоро об этом

напишешь, если, конечно, они доедут без повреждений, а у тебя на следующей неделе найдутся

свободные полчаса…

Картину Мане, о которой ты упоминаешь, я не забыл. Идеалом фигуры для меня

остается, как и раньше, мужской портрет Пюви де Шаванна – старик, читающий желтый

роман, рядом с которым роза и стакан с кисточками для акварели и, показанный им на той же

выставке, портрет дамы – уже немолодой, но сделанной в духе изречения Мишле о том, что

«женщина никогда не бывает старой».

Смотреть таким ясным взглядом на современную жизнь, вопреки всем ее неизбежным

горестям, – это и есть утешение…

Мысленно крепко жму тебе руку – собираюсь еще поработать на улице.

Сегодня дует мистраль, но к моменту захода солнца он обычно утихает, и тогда можно

наблюдать великолепные эффекты: бледно-лимонное небо и унылые сосны, контуры которых

на фоне его напоминают восхитительное черное кружево.

В другие дни небо бывает красного или все того же бледно-лимонного цвета,

смягченного светло-лиловым, так что получается изумительно изысканный нейтральный тон.

У меня готов также вечерний ландшафт – сосны на розовом и желто-зеленом фоне.

Словом, скоро ты увидишь все эти вещи, первая из которых, «Хлеба», уже отправлена.

618

Вчера отправил тебе три посылки с этюдами. Надеюсь, что они доедут без повреждений.

В числе их ты найдешь те, что предназначены для мамы и сестры: «Оливы», «Спальня»,

«Жнец», «Пашня с плугом», «Хлеба и кипарис», «Сад в цвету», портрет. Остальные – это

главным образом этюды осени, лучшие из которых, на мой взгляд,– желтая шелковица на фоне

очень голубого неба, а также виды убежища и сада при нем; последний сделан в двух

вариантах. Этюды на полотнах в 30 еще не высохли, пришлю их позднее. Я порядочно поломал

над ними голову: они кажутся мне то уродливыми, то очень недурными. Полагаю, что и у тебя,

когда ты их увидишь, создастся такое же противоречивое впечатление. Их у меня будет с

дюжину, так что посылка получится больше тех, которые я тебе уже отправил.

Невзирая на холод, продолжаю работать на улице и думаю, что это идет на пользу как

мне самому, так я моей работе.

Последний мой этюд – вид деревни, где под огромными платанами чинят тротуар: кучи

песка, камней, гигантские стволы, желтеющая листва, там и сям фасады домов и маленькие

фигурки людей…

Закончил также, вернее, почти закончил копию «Землекопов».

Как ты увидишь сам, в больших этюдах почти нет густого красочного слоя: я готовлю

раствор на терпентине и оперирую цветными мазками и штрихами краски с просветами между

ними. Это создает впечатление воздушности и сокращает расход красок.

620

То, что ты пишешь о моей работе, мне, разумеется, приятно, но я все думаю о нашем

проклятом ремесле, которое держит художника, как капкан, и делает его менее практичным,

нежели остальные люди. Но к чему портить себе из-за этого кровь? Остается одно – делать,

что можешь. Странно все-таки – над полотнами, которые ты вскоре увидишь, я работал

совершенно спокойно, и тем не менее у меня случился новый приступ.

Не знаю, что посоветует мне г-н Пейрон, но заранее предполагаю, что он вряд ли сочтет

для меня возможным возвращение к прежнему образу жизни. Есть опасение, что приступы

будут повторяться и дальше.

Тем не менее это еще не основание для отказа от всякой возможности как-то рассеяться.

Ведь скопление такого количества помешанных в этом старом монастыре – весьма опасная

штука: тут рискуешь потерять последние остатки здравого смысла. Правда, я здесь прижился и

у меня нет охоты перебираться в иное заведение, но ведь надо попробовать и что-нибудь

другое…

Главное для меня – не терять время впустую. Как только г-н Пейрон позволит, я вновь

сяду за работу; если же не позволит, я немедленно удираю отсюда: ведь только работа помогает

мне сохранять душевное равновесие, а у меня куча новых замыслов.

Во время моей болезни шел мокрый снег, который тут же таял. Однажды ночью я встал

и долго любовался пейзажем. Ах, природа никогда еще не казалась мне такой трогательной и

одухотворенной!

621

Отправляю сегодня несколько следующих полотен: «Вспаханное поле» с горами на

заднем плане – то же поле, что в «Жнеце», сделанном этим летом, оно может быть в пандан к

«Жнецу»; полагаю, что обе вещи взаимно выиграют от этого.

«Овраг» – этюд, написанный в день, когда дул мистраль, так что мне пришлось

привалить мольберт большими камнями. Вещь еще не просохла. Рисунок в ней более четкий,

она более красочна, и в ней больше сдержанной страстности.

Это пара к другому этюду гор – летнему ландшафту с дорогой и черной хижиной на