– ива. То, что я сделал, чересчур резко и грубо реалистично в сравнении с их абстракциями, но
это все-таки передает сельский характер и местный колорит Прованса.
Как мне хочется взглянуть на этюды с натуры Гогена и Бернара! Последний пишет мне о
портретах. Не сомневаюсь, что они понравились бы мне больше, чем библейские истории.
Надеюсь приучить себя работать на холоде: утром можно наблюдать очень интересные
эффекты изморози и тумана; кроме того, мне ужасно хочется засесть за новый сюжет – горы и
кипарисы и сделать с ними то, что я сделал с оливами.
Дело в том, что художники мало занимаются оливами и кипарисами. Что же касается
сбыта таких картин, их нужно отправлять в Англию – я ведь знаю, на что там спрос. Словом, я
почти уверен, что, занимаясь этими сюжетами, время от времени смогу делать приличные вещи.
Я все больше убеждаюсь в том, что мне, как я и писал Исааксону, надо настойчиво работать с
натуры, не задаваясь заранее определенной целью сделать то-то или то-то, работать так, как
сапожник тачает башмаки, и не ставить перед собой никаких художественных задач.
Разумеется, не все у меня получится хорошо, но в один прекрасный день, когда я меньше всего
буду этого ждать, я могу наткнуться на сюжет, который явится продолжением того, что сделали
наши предшественники. Вот тогда я и постигну край, который, по существу, вовсе не таков,
каким кажется на первый взгляд.
Напротив, когда я говорю себе: «Я должен придать большую законченность моим
картинам и тщательно отделать их», все мои намерения, столкнувшись с такими трудностями,
как непогода и меняющееся освещение, оказываются неосуществимыми, так что я в конце
концов отказываюсь от них и прихожу к следующему выводу: только опыт и незаметный
каждодневный труд постепенно делают художника зрелым и дают ему возможность создать
что-то более верное и законченное. Словом, единственный путь к совершенству – это долгий и
медленный труд, а всякие честолюбивые замыслы – самообман. Каждое утро нужно снова
идти на приступ, а для этого приходится не только создавать удачные картины, но и портить
холсты.
Чтобы заниматься живописью, следует вести спокойную размеренную жизнь, а кому это
удается в наши дни? Посмотри, например, на Бернара – он вечно спешит, его вечно подгоняют
родственники. Поэтому он, а с ним и многие другие не могут работать так, как им хотелось бы.
Предположим, мы скажем себе: «Не будем больше писать!» А что же тогда нам делать?
Нет, надо изобрести новую технику живописи – более быструю, менее дорогую и столь же
долговечную, как масло, иначе картины сделаются в конце концов банальными, как проповедь,
а художники отстанут от современности на целый век. А все-таки жаль, что ото так: было бы
куда лучше, если бы художники, следуя примеру Лермита и Ролля, поняли Милле как человека.
Тому, кто хочет надолго остаться в искусстве, надлежит работать так же много и без
всяких претензий, как работает крестьянин.
Нам было бы гораздо полезнее не устраивать грандиозных выставок, а обратиться к
народу и трудиться во имя того, чтобы в каждом доме висели картины или репродукции,
поучительные, как работы Милле.
У меня совершенно иссякли запасы холста, поэтому прошу тебя при первой же
возможности прислать мне еще метров 10. Тогда я возьмусь за горы и кипарисы. Полагаю, что
они явятся центральным сюжетом моей работы в Провансе, сюжетом, который завершит мое
пребывание здесь, с чем я не особенно тороплюсь, так как Париж лишь отвлечет меня от дела.
Кроме того, я, поскольку мне не всегда свойствен пессимизм, все время задаю себе вопрос: а не
написать ли мне книжный магазин с желтыми и розовыми романами на полках и вечерних
прохожих. Сюжет – исключительно современный: книжная лавка, выражаясь фигурально,-
источник яркого света. Кстати, такая картина – посев книг и гравюр выглядела бы очень
недурно между оливковым садом и хлебами. Мне хочется написать ее так, чтобы она казалась
светом во тьме. Да, и в Париже можно подсмотреть кое-что прекрасное.
617
Твое сообщение о выходе в свет цветных литографий с картин Монтичелли с
соответствующим текстом очень заинтересовало и глубоко обрадовало меня. Страшно хочется
их посмотреть. Надеюсь, в их числе будет и репродукция с находящегося у тебя букета – это
первоклассная вещь в смысле колорита. Я тоже не отказался бы как-нибудь сделать несколько
подобных гравюр с моих собственных полотен. Думаю, что для этого подошла бы картина, над
которой я работаю в настоящее время,– «Сборщицы оливок». Вот цвета: земля на переднем
плане фиолетовая, на заднем – желтая охра. У олив бронзовые стволы и серо-зеленая листва;
небо – целиком розовое; все три фигуры – тоже. Картина в целом выполнена в очень
сдержанной гамме. Пишу это полотно по памяти с этюда таких же размеров, сделанного на
месте: мне хочется создать нечто далекое, как смутное, приглушенное временем воспоминание.
В картине всего два тона – розовый и зеленый; они то гармонируют, то взаимно
нейтрализуются, то контрастируют друг с другом. Я, вероятно, сделаю с картины несколько
повторений, поскольку она – результат доброй полдюжины этюдов олив.