Ван Гог. Письма

одобришь оливы на фоне розового неба и горы. Первые – пандан к оливам на фоне серого

неба. Затем посылаю тебе портрет арлезианки – ты ведь знаешь, что я обещал один экземпляр

его моему другу Гогену; передай ему картину. Затем отправляю еще кипарисы для г-на Орье.

Мне хотелось сделать еще один, менее пастозный их вариант, но у меня не хватило времени…

Что сказать тебе о двух последних месяцах? Дела мои плохи, я хандрю и подавлен

сильнее, чем могу передать. Не знаю, что со мной будет…

Во время болезни я сделал по памяти еще несколько маленьких картин – воспоминания

о севере, которые вышлю тебе позднее. Сейчас кончаю солнечную лужайку, написанную, на

мой взгляд, довольно сильно. Ты ее вскоре получишь.

Поскольку г-н Пейрон в отсутствии, я еще не читал писем, хотя знаю, что они пришли.

Он был очень любезен и все время держал тебя в курсе событий. Не знаю, что делать и на что

решиться, но испытываю сильное желание покинуть здешнее убежище. Такое желание для тебя

не новость, и мне нет необходимости распространяться на этот счет.

Получил я также письма из дому, но до сих пор не решаюсь их прочесть – так тоскливо

у меня на душе.

Пожалуйста, попроси г-на Орье не писать больше статей о моих картинах. Главным

образом внуши ему, что он заблуждается на мой счет, что я, право, слишком потрясен своим

несчастьем и гласность для меня невыносима. Работа над картинами развлекает меня, но когда я

слышу разговоры о них, меня это огорчает сильнее, чем он может вообразить.

Как поживает Бернар? Поскольку в посылке есть по два экземпляра некоторых полотен,

обменяй их с ним, если хочешь: хорошее полотно не повредит твоей коллекции.

Я заболел как раз в тот момент, когда писал цветущий миндаль.

Можешь не сомневаться, что, если бы я был в состоянии работать, я написал бы и

разные другие деревья в цвету. Но мне, ей-богу, не везет – сейчас почти все они уже отцвели.

Да, мне надо попытаться уехать отсюда, но куда? Думаю, что и в тех заведениях, где пациентам

даже для видимости не предоставляют свободы, например, в Шарантоне и Монтеверге, я вряд

ли почувствую себя арестантом и узником в большей степени, чем здесь…

Пришли мне все, что найдешь из моих прежних рисунков фигур. Я собираюсь повторить

«Едоков картофеля» – эффект света, отбрасываемого лампой. Теперь эта вещь, должно быть,

совсем почернела, но мне, возможно, удастся повторить ее целиком по памяти.

Самое главное – пришли мне «Сборщиц колосьев» и «Землекопов», если они еще целы.

Кроме того, если не возражаешь, я повторю старую башню в Нюэнене и хижину с

соломенной кровлей.

Думаю, что, если они у тебя целы, я сумею теперь по памяти сделать из них кое-что

получше.

630 note 106

Горячо благодарю тебя за офорты – ты выбрал как раз те, которые я люблю с давних

пор: «Давида», «Лазаря», «Самаритянку» и большой офорт «Раненый», а также «Слепца» и еще

один – маленького, неизвестного мне раньше «Ювелира». Последний так таинствен, что я

испытываю перед ним страх и не решаюсь вдуматься в то, что он собой представляет.

Что касается «Лазаря», то сегодня на рассвете я долго рассматривал его, размышляя над

тем, что о нем говорит Шарль Блан, и даже о том, чего он не говорит. Как жаль, что здешние

обитатели так любопытны, назойливы и невежественны в живописи! Из-за них я не могу

спокойно заниматься своим ремеслом.

Остается констатировать одно – мы с тобой, как, впрочем, многие другие, сделали

усилие, которое не было понято и в силу обстоятельств оказалось бесплодным.

Если ты когда-нибудь попадешь в Монпелье, ты убедишься в верности моих слов.

Итак, ты предлагаешь мне поскорее вернуться на север. Я согласен.

У меня была слишком трудная жизнь, чтоб я подох пли утратил работоспособность.

Гоген и Гийомен хотят выменять мой пейзаж с Малыми Альпами. Он существует в двух

экземплярах, хотя второй, по-моему, отличается более волевым характером и большей

выразительностью. Возможно, я попробую копировать Рембрандта. Мне в особенности хочется

сделать «Молящегося мужчину» в гамме от светло-желтого до фиолетового.

Прилагаю письмо Гогена. Насчет обмена решай сам. У себя оставь то, что тебе нравится;

убежден, что наши с тобой вкусы все больше сходятся. Ах, чего бы я только ни сделал, если б

не эта проклятая болезнь! Сколько сюжетов, подсказанных мне местностью, я разработал бы,

будь я изолирован от тех, кто окружает меня! Но что поделаешь! Моему пребыванию на юге

пришел конец. Единственное, что меня поддерживает, – это горячее, очень горячее желание

повидаться с тобой, твоей женой и малышом, а также со всеми друзьями, которые вспомнили

обо мне в дни моего несчастья и о которых я, со своей стороны, также не перестаю думать…

Если ты не возражаешь, укажи мне день, когда сможешь встретить меня в Париже, и

я договорюсь, чтобы меня кто-нибудь немного проводил – скажем, до Тараскона или Лиона.

Ты же сам, или кто-нибудь вместо тебя, встретишь меня на вокзале в Париже. Словом,

поступи, как найдешь нужным…

Как только я ненадолго вышел в парк, ко мне вернулись вся ясность мысли и стремление

работать. У меня больше идей, чем я когда-либо смогу высказать, но это не удручает меня.