Ван Вэй Тикет (СИ)

-- Да не, -- громко и почему-то скрипуче перебил его Палыч. -- Не прикроют.

Он фигурой плавного танца шагнул сбоку к Кабанцу и чуть за него, а потом вытолкнул руку. И как-то резко повёл ногой.

Кабанец опрокинулся, будто шкаф, в который врезался бизон. Затылок его ударил по дощатому полу с каким-то странным деревянным стуком. Штанина проехалась по пятну из каши, собрав его большую часть на себя.

"Подсечка", -- ухнуло во мне при виде приёма, не раз виденного в боевиках, но ещё ни разу не замеченного тут, в реальной жизни, в двух шагах от собственной персоны.

А Палыч просто пошёл к выходу. Спокойно, не оборачиваясь. Будто нормально вот так, без предупреждения, вдарить. Взрослый. Ребёнка. Конечно, Кабанца дитём не назвал бы никто. Ну и выступал он тоже не по-детски. Но не бить же за это!

И какое там битьё! Тут, если что, прямиком сотрясение мозга заработать можно. А то и вовсе черепушку пробить. Благо, что пол ровный. А вот лежи на нём какой-нибудь кирпидон...

Кабанец сел. Он морщился, потирая ушибленный затылок.

-- Во дела! -- только и сказал он.

Килька метнулся к сидящему, протянул руку, помог встать. Кабанец рассеяно кивнул в знак благодарности, но смотрел в спину уходящему Палычу. Словно посылал ему невидимую и неслышимую телеграмму об объявлении войны. Потом нагнулся и начал счищать кашу со штанины. Килька топтался рядом. Потом вытащил из кармана аккуратно сложенную салфетку и протянул громиле. В стёклах его очков блестели дрожащие отражения огоньков свечей.

"Услужливый пацан, -- подумалось мне. -- Это он сам по себе такой? Или ему просто телефон ещё не вернули?"

А Килька внезапно распрямился и вызывающе поглядел на нас. Из глубин памяти внезапно всплыло стихотворение, которое я накропал в начале июня, заглядевшись на картинку в детской книжке.

Семейство птиц вело беседу мирно.

Вдруг ком пушистый с облаков на землю бряк!

"А ну всем быстро встать по стойке "Смирно".

Теперь я главный, -- громко прокричал хомяк.

-- Любому вырву глаз и надеру я хвост и уши!

Кто на меня?! Порву и на воде всех, и на суше!"

Лениво выполз пёс из конуры щелястой:

"Вот я -- Полкан. Двор этот подо мной.

От вида моего дрожит даже хорёк блохастый.

Видать к концу идёт твой путь земной".

Хомяк тогда прогнулся гибким станом:

"Эй, мелкота, ну, кто на нас с Полканом?!"

Кабанец обвёл столовую взором, не смеётся ли кто. Никто не рисковал. Тогда Большой Башка рухнул на стул, возвратившись к нашему столику. Опасность получить ни за что ни про что неимоверно возрастала. Я торопливо проглотил обжигающий чай, хотя знал, что от такой скорости добра не будет. Понятное дело, сжёг язык, и тот пощипывал и зверски свербел ещё дня три. Но задерживаться в столовой мне очень, очень не хотелось. Особенно, рядом с пострадавшим. В его нутре вскипал вулкан ярости, и следовало находиться как можно дальше от района потенциального извержения. Хотя и перспектива остаток вечера тоскливо сидеть в тёмной комнатухе, пялясь на тающую свечу, тоже привлекательной не казалась.

Выбравшись на свежий воздух, я тут же наткнулся на Гоху, вопросительно взирающего на вожатого.

-- А как позвонить отсюда? -- Гоха настойчиво тыкал под нос Сан Санычу исцарапанную мобилу. -- Сигнала нет здеся. Где сигнал, не подскажете?

-- Не подскажу, -- мотнул кудрявой головой Сан Саныч. -- Нет сигнала поблизости.

-- Но если срочно позвонить понадобится, а? -- возмутился Гоха.

-- Нет таких срочных дел, -- холодно улыбнулся Сан Саныч. -- Не надо отсюда звонить. Некому. И незачем.

-- Мне велели сразу... -- начал Гоха и осёкся.

Слушать его не захотели.

Сан Саныч развернулся и зашагал прочь. Широко зашагал. Как уходят от симпатичного, но надоедливого щенка, которого по ходу небрежно потреплешь за ухом, а он возьми да увяжись следом. Вот и надо шагнуть широко, чтобы семенящие лапки не успели. Так широко, чтобы и до хозяина лапок дошло, что он по-прежнему никому не нужен.

Глава 3

Лёнька

Сбившись компахой, наша застольная пятёрка впотьмах добралась до палаты. В пути все напряжённо молчали. В палате не обнаружилось ни спичечного коробка, ни вожатого, обещавшего выдать спички. Кабанец угрюмо повалился на койку, сетка которой жалобно взвизгнула от непомерной тяжести, и накрылся одеялом с головой. Мы скромно потоптались в центре комнаты, а потом полезли на свои места, стараясь не скрипеть. Не знаю, как остальные, а я от переживаний чувствовал себя настолько вымотавшимся, что провалился в забытьё почти мгновенно.