Ван Вэй Тикет (СИ)

В проёме комнатухи, где на внушительного вида плите фырчали котлы, появился повар. До этого дня я его как-то и не замечал особо. Впрочем, и сейчас отметить было нечего. Невысоконькая худосочная фигура, на которой мешком болтался синий замызганный халат. Круглая, начинавшая лысеть голова. Смуглое лицо, то ли восточное, то ли просто пропечённое жарким июльским солнцем. Узкая полоска тёмных усов, из-за которой он почему-то казался разбойником. Но не атаманом и не первым громилой, а так, на подхвате, создавая общую массу грозной шайки.

В дальнем углу повар, натужно покряхтывая, вывалил горой мешок картошки.

-- Сюда! -- ткнул он крючковатым пальцем в чан с чистой водой. -- Бросать сюда будете.

Раздал ножи и словно испарился. Но не запропал. Послышалось, как он где-то неподалёку раскалывает чурки на мелкие полешки, способные залезть в прокопчённое жерло печи.

Мы молча расставили вокруг картофельной горы исцарапанные шатающиеся табуретки и присели, посматривая друг на друга и словно ожидая команды. Кабанец по пути прихватил со стола половину кривоватой лепёшки с румяной корочкой и сейчас смачно отгрызал здоровенные куски.

Наконец лепёшка дожевалась, и Большой Башка обвёл непонимающим взором собравшихся:

-- Чего сидим? Кого ждём?

И, словно подавая пример, начал срезать с большущей картошки извилистую змею запачканной землёй кожуры.

Так как ближе всего к Голове-дыне сидел я, то ускоряющего пинка дожидаться не стал и тоже выхватил из горы клубень. Чистить картошку мне уже доводилось. Дома тщательно следили, чтобы кожура срезалась тонюсеньким слоем, и не забывали поправлять, если нож уходил на глубину. Здесь же поучать нас некому, поэтому каждый чистил в меру таланта и желания. Белые или желтоватые округлые тела с чёрными глазками весело плюхались в чан с водой, а мы выбирали следующую "жертву". Но гора, похоже, не желала уменьшаться.

-- Тут хоть порции нормальные, -- хмыкнул Кабанец. -- Да ещё кухня всегда открыта. Пока не видит никто, я заправляюсь. Капусты квашеной уже полкило точняк употребил.

-- Тебе двойную пайку надо, -- ввернул я.

-- То же всем и говорю, -- помрачнел Кабанец. -- Да только дома кто меня так кормить станет? Дома мы сейчас на скудном пайке. Пахану три месяца не платили, он с расстройства дверью-то и хлопнул. Помыкался по округе, а нигде работы нет. Он на прежнее место ломанулся, мол, извиняйте, погорячился чуток. А те уже не берут. И долг не выплачивают, мол, своим сначала. Перебежчики, мол, потерпят до лучших времён. Если чо, говорят, судитесь, но себе же хуже сделаете. А мамка пока работает. Кладовщицей. Ей в получку немного капает. В общем, деньжат в обрез. Я дома борщ трескаю, а пахан с маманей чуть ли не в рот заглядывают. Чую, скажут щас: "Хорош жрать". Ладно, лагерь дешёвый подвернулся, меня сюда и упихали. Мол, дома по деньгам больше сожру.

-- Мать кладовщицей -- неплохо, -- сказал Килька. -- Если это продуктовый склад. Консервы там всякие. Рыба. Тушёнка.

-- Если бы, -- Кабанец мечтательно прикрыл зыркала. -- Стройматериалы там у неё.

-- Ну и спёр бы пару досок или кило гвоздей, -- хмыкнул Жорыч. -- Продал бы на рынке, всё деньги.

-- Там без меня есть кому воровать, -- ещё больше помрачнел Кабанец. -- Умников таких, как псов нестрелянных. А её, знаешь, как за каждую недостачу штрафуют.

Очередная шрапнель свежевычищенных клубней вонзилась в водную гладь чана, погнав сильную рябь к его стенкам. Я обратил внимание, что Килька кивает мне головой, прося придвинуться. Ну, мне не лениво.

-- Помнишь рисунок? -- сказал Килька. -- Я же сказал, что знаю, кто там нарисован.

Просверлив Кильку недоверчивым взглядом, я лишь хмыкнул, что, впрочем, означало почти стэнд-аповское "Вот явно ты соврёшь, но всё же ври, готов тебя я слушать".

-- Яг-Морт, -- выпалил Килька.

-- Кто? -- моё лицо аж сморщилось от непоняток.

Слово было абсолютно незнакомым. Звучало оно странно. Так брякает крышкой сундучина, который лучше не открывать. Так клацает затвор ружья, ствол которого упирается в твою грудь.

Незнакомое слово. Но пульсирующие нервы подсказывали, что оно станет для меня значимым. Весьма и весьма.

-- Яг-Морт, -- повторил Килька. -- Лесной человек.

Я почти не расслышал килькино разъяснение. Я вспоминал, как листал кем-то выброшенный учебник французского, где наткнулся на слово "mort". Так писалась "смерть" по-французски.

-- Яг-Морт, -- хмыкнул сидящий справа от Кильки Жорыч. -- Не бывает такого имени.

-- А Баба-Яга бывает? -- возмущённо взметнулся Килька. -- Корень-то один. Баба-Яга -- лесная баба, а Яг-Морт -- лесной человек.

-- Хочешь сказать, что это существо в нашем лагере бродит, -- начал я и (как ни хотелось продолжать) всё же закончил, -- и парней похищает. Гоху там, колясочника из старшего отряда?

Спрашивал, а перед глазами стояла высоченная фигура в проёме окна. И вспоминалось ещё создание ночи, которое мы с Большим Башкой по пути из столовой наблюдали. Краем глаза я косил на Голову-дыню, следя за реакцией. А Кабанец заинтересовался, вытянулся даже в сторону Кильки. И помалкивал. Не мешал рассказу.