На правой половине листа квадрат, увенчанный приплюснутым треугольником, являл нам просторный дом с невысокой крышей. В доме стоял стол. Вокруг него сидели дети. Все парни -- в рубашках и брюках. Нарисовано по-детски. Всё в плоскости. Головы -- шары. Волосы -- солома. Глаза -- точки. Носы -- закорючка угловатая. Не улыбается никто. У всех рты палочкой. Или дугой опущенной, как у смайла расстроенного.
Левую половину занимала лохматая гора, подбирающаяся к крыльцу. Чудище походило на злобного медведя или гориллу. Но почему-то его схожесть с горой никак меня не покидала. До первой ступеньки оставалось немного -- шага три. У горы были мощная пара мохнатых ног. И две руки, поросшие густой чёрной шерстью. А ещё огромные круглые глаза, закрашенные ярким золотисто-жёлтым цветом.
Все дети смотрели в сторону двери, от которой ниспадало крыльцо.
-- Я знаю, кого тут нарисовали, -- Килька осторожно, мягким касанием ткнул кончиком пальца в мою бумаженцию.
Туда, где неведомый живописец изобразил лохматого великана.
В тот же миг на нас упала длинная тень, а плечо моё придавила тяжеленная ручища.
Ноги стали ватными, коленки подогнулись, и если бы не надо было держать фасон перед Килькой, который тоже побледнел, что сугроб январский, я бы сел от ужаса. А так ничего, устоял, даже взгляд скосил, ожидая увидеть то ли пасть, готовую захавать меня по самые кроссачи, то ли угрюмое лесное существо, о котором упомянул Килька.
Но надо мной навис не лохматый житель дремучей чащобы, а вполне себе привычный Сан Саныч.
-- Кто разрешил здесь шариться? -- спросил он, пытливо посверливая меня взором.
На Кильку даже не взглянул, будто разом определил, что маршрут сюда -- моя задумка.
-- Ефим Павлович, -- честно сказал я. -- В первый же вечер у него спрашиваю, мол, запрещено ведь сюда лазать. А он такой, чего же запрещено? Сломаешь шею в развалинах, нам же забот меньше.
Ужас отхлынул помаленьку, и я стою довольный весь такой: уел вожатого.
-- Так ведь не сломал шею-то, -- на полном серьёзе обратил внимание Сан Саныч. -- Остались с тобой заботы.
Он ловко повернул меня к себе и обыскал карманы столь быстро, что я даже не успел опомниться и воспротивиться. Мелочь и всяческие вещички Сан Саныч сбросил мне под ноги, а вот чужой рисуночек цепанул.
Расправил его. Полюбовался. Хмыкнул. А потом достал зажигалку и спалил.
-- Зачем же? -- прошептал я, глядя, как оранжевый язык огня танцует по творчеству неведомого живописца.
-- Меньше знаешь, крепче спишь, -- пояснил вожатый.
И противный чёртик снова запрыгал во мне, подталкивая к неприкрытому нахальству.
-- Так я же знаю теперь, -- въедливо процедил я, -- а спать буду крепко.
-- Можешь не проснуться, -- хмуро поставил точку Сан Саныч.
А после широченными шагами утопал обратно, в места обитаемые.
Мы остались стоять близ заброшенного корпуса.
-- Ну, чё, -- проворчал я. -- Как тебе наш робот? Похож на инопланетянина? Может, надо было его по ноге садануть? Звон металла его бы и выдал.
Колька не расположен был шутить и мой юмор не понял.
-- Я думал, он нас сейчас в шею отсюда погонит, -- тихо сказал он.
-- Чует Саныч, что дельного ничего мы тут больше не отыщем, -- подбил я невесёлый итог.
-- А листок? -- не утерпел Килька.
-- А нет теперь никакого листка, -- пожал я плечами.
-- Но мы-то видели!
-- Видели, конечно, -- мысленно я соотносил нарисованное чудище с громадной массой, что незримо возникала то тут, то там вблизи меня, но Кильке рассказывать не хотелось. Он и так напуган выше крыши. Скажи я ему, что видел ночью великана с конкурсного рисунка, а в свидетели позову Кабанца, ему вообще поплохеет. Хотя слова "Меньше знаешь, крепче спишь" сказали в мой адрес, но сильнее они относились к Кильке. А мне не хотелось дарить кому-то бессонные ночи.
Вечером я бегал к мосту над лесным прудом. Но там снова никого не было.
Глава 1
0
-- После завтрака не разбегаться, -- приказал Саныч, объявляя подъём. -- Сегодня ваша палата дежурит по столовой.
-- Чо делать-то? -- недовольно спросил Голова-дыня, а потом зевнул так, что чуть челюсть себе не свихнул.
-- Поступаете в полное распоряжение повара, -- пояснил Саныч и, уже энергично вываливаясь в коридор, добавил. -- Работы много, но основная -- чистка картошки на обед.
Вот умеют люди прямо с утра испортить настроение. Заканчивалась неделя с момента, как я переступил порог лагеря, но мне казалось, что мой срок здесь приближается к бескрайней, печальной, запорошенной пылью вечности.
Зал столовой быстро опустел, и мы остались в его середине, словно небольшая стайка птиц, решившая воздержаться от предзимнего полёта в тёплые края.
-- Тоскаааа, -- простонал Кабанец, но в его исполнении стон больше напоминал злобный рык, заслышав который и лев счёл бы разумным свернуть в сторону.