-- Из окрестных сёл, из близких деревень выбирает он тех, кто составит его войско, -- продолжил Килька. -- Сначала сгоняет мальчишек в большой отряд, а потом выбраковывает неподходящих.
-- Как выбраковывает? -- Жорыч на время перестал грызть морковку.
-- Нууу... -- Килька выглядел сбитым с толку, очевидно, легенда такими подробностями не располагала. -- Понятно как.
Килька был отличным передатчиком информации: логичным, безупречным, обстоятельным. Но там, где сказка имела провал, который надо обязательно заполнить, его фантазия буксовала. Справочником он был великолепным. Но вот сказочником никаким.
-- Ты чо влез-то? -- Кабанец легонько врезал Жорычу по макушке. -- Сам будешь дальше балакать, трепло? -- и, дождавшись, когда Жорыч отчаянно замотал головой, возвестил для всех нас. -- Чо зырим? Картохан чистить! Живо!!! -- и напоследок повернулся к Кильке. -- Ты дальше давай. Не томи.
Килька мигом приободрился.
-- Когда кандидатов остаётся тринадцать, задумывается он, -- голос Кильки убавил громкость до степени заговорщицкого шёпота. -- Вот из них он выбирает настоящего воина. Его-то и уводит в самую глубину леса. Тот пацан не исчезает бесследно, нет. Он в лесного духа превращается. Словно ветер, он летит по округе. Словно тень, он скользит на листве.
-- А оставшаяся дюжина? -- спросил Жорыч, срезая кожуру так толсто, что бедная картошка худела чуть ли не в половину.
Килька лишь мазнул пальцами по горлу и вверх их увёл, будто петлю обрисовывая.
-- В расход, -- расшифровал Кабанец. -- Лишние рты никому не нужны.
-- Не всех, -- тихо сказал Килька. -- Там сказано, что любой из них может стать жителем леса. Маленькой копией Яг-Морта. Тем, кто навсегда покинет ряды людей и станет их беспощадным врагом.
-- В общем, не ходите, дети, в Африку гулять, -- подвёл Кабанец предварительные итоги.
За рассказом куча картошки не просто заметно похудела, а начала истощаться. Кое-где между рассыпанных клубней уже проглядывал дощатый пол.
-- Во вторую половину осени можно, -- продолжил неугомонный Килька. -- Его права заканчиваются семнадцатого октября. После он под землю уходит. Лес снегом заметёт, а он спит себе. Но если встретишься с ним в самый последний день его силы, тебе крышка.
-- А если после? -- не утерпел Жорыч.
-- Сказано же, -- и вопрошающий словил второй подзатыльник от Большого Башки. -- Спит он.
-- Не всегда, -- осторожно возразил Килька. -- Если не уснёт, то слабеет. Летом он за людьми охотился, а краем осени всё наоборот: сам он от человека бегает. Но такому даже в самой дремучей чаще не затеряться.
-- Он, наверное, метра с два будет, Яг-Морт-то? -- внезапно спросил Кабанец.
-- Намного выше, -- взмахнул руками Килька. -- Точно говорю, он с сосну здоровенную. Зайди такая громада в наш лагерь...
-- А я говорю, метра с два, -- перебил его Большой Башка.
Я вдруг понял, что Голова-дыня пробует встроить увиденное нами ночное страшилище в только что услышанную историю.
-- Но в легенде сказано...
-- Я чо, вру, да? -- Кабанец вскочил, шагнул к Кильке, но запнулся об угол разлохмаченного линолеума и растянулся на его грязной поверхности.
-- Да чтоб твою дивизию, -- взревел Большой Башка.
Килька испугано втянул голову в плечи. Досталось, впрочем, не ему. От всей души Кабанец саданул носком облупившегося кроссача по коварному углу. Линолеум не улетел в противоположную часть кухни лишь потому, что его придерживали ножки стола. А держали они крепко, ведь на столе стоял чан с уже начищенным картофелем. Зато задрался угол знатно. Чуть ли не на половину.
-- Зырь, ребя! -- палец Жорыча ткнул в открывшееся пространство. Доски пола пересекала щель. Щель образовывала квадрат, один из углов которого продолжал прятаться под загнувшимся линолеумом.
Кабанец лёгким толчком сдвинул стол вместе с чаном, освободив квадрат целиком. После он осторожно просунул кончик своего ножа в загадочную щёлку и зашурудил там, используя лезвие, как рычаг. Квадрат сбитых досок бесшумно вылез из паза и сдвинулся в сторону. В темноту уводила вертикальная лестница из крепких деревянных брусьев.
-- Заценим, чо там есть, -- кивнул Кабанец, обшарил нас пылающими от интересных предчувствий глазами, выбрал Кильку и подтолкнул его к лазу.
-- А чё я? -- заныл тот. -- Я боюсь.
-- Щас не полезешь, а полетишь, -- грозно пообещал Кабанец.
Килька понял, что всё равно окажется в подземелье. Поэтому, старчески покряхтывая от огорчения, медленно-медленно полез в темноту. Мы чутко прислушивались к шагам и шорохам снизу. Воплей нечеловеческого отчаяния, когда тебя пожирает нечто ужасное, оттуда не доносилось.
-- Чо там? -- первым спросил Большой Башка.
-- Темно, -- пожаловался Килька. -- Ничего не видно!
-- Лезь ты, -- теперь толчок достался мне. -- От этого очкарика толку мало.
-- Спички дай, -- я протянул ладонь, не торопясь выполнять указание.
Кабанцу не хотелось расставаться с коробком, но я медлил, а остальные ждали. Поэтому он вытащил из кармана небольшую погромыхивающую коробочку и положил мне на ладонь.