Ванечка и цветы чертополоха

— Да не тушуйся! Где наша не пропадала! Да и радости в твоём лице давно не наблюдается. Так что не обманывайся насчёт радости. Позволь поинтересоваться, что за девица моего лучшего бойца увела? Что, хороша собой? Ладная? Добрая?

— Невероятная. — Палашов улыбнулся. — С характером дамочка. Я пытался сопротивляться, но… поработила.

— Я заметил, ты последнее время сам не свой.

— Да. Очумел малость.

— Я подмечаю, что ты за последние месяцы очень изменился. Дело это… пацана… Себрова… очень быстро передал в суд. Причёску сменил. По-моему, осунулся как-то. Ну, ничего. Сейчас семьёй обзаведёшься, всё наладится, толстым ещё станешь. Когда покидаешь нас, боец?

— Самое позднее — через месяц.

— Уже и место нашёл?

— Ищу.

— Ну, ты смотри там. Что успеешь, закрывай. Остальные дела передавай потихонечку. Буду искать нового удальца. Одна надежда теперь на Бургасова. Ты с ним связь держи!

— Бургасов — симпатяга, наш человек!

Венёв. Декабрь 2001 года.

Прохождение через ад. Палашов. Шаг 2.

Рожа у Кирилла выглядела, как у сытого довольного кота. Чтобы посидеть с ним вот так, на прощание в кафе, Палашову пришлось, что называется, «записываться заранее». Позавчера он передал Бургасову большинство неоконченных дел. При этом друг улыбался, конечно, не содержимому папок, а тому, как он это делает, словно каждое дело — его детище. По каждому ему было что сказать, имелись мысли, наработки, и он их доносил до коллеги. Под конец Бургасов не выдержал и сказал: «Может, ну её, эту Москву? Оставайся, Жек». Палашов выпучил глаза и черканул ладонью по шее. «Не могу», — был его ответ. Он подал заявление по собственному желанию, и вот сегодня Лашин подписал приказ. Леонид Аркадьевич ждал этого все семь лет, поэтому даже не удивился, не огорчился, пожал руку и сказал только: «Пусть тебе там будет лучше, чем здесь. Спасибо за верную службу. Мне ни разу не было за тебя стыдно».

Сегодня Палашов и Бургасов наконец-то сидели за графинчиком водки и пускали сигаретный дым навстречу друг другу. Пальто и куртку они сгрузили на тесный соседний стул.

— Скажи-ка мне, товарищ мой боевой, это правда, что я тебе, как кость в горле?

Кир смотрел на него сияющими даже сквозь сигаретный дым глазами.

— Жек, но ведь это были хорошие семь лет вместе. Поначалу сложные, тяжёлые, но ведь несомненно хорошие. Кое-чему я у тебя научился за это время. Надеюсь, у меня тоже было чему поучиться. Если бы ты знал, каково мне было влюбиться в твою женщину! Я обязан тебе по гроб жизни — сначала познакомил, а потом ещё и в сторону отошёл! Так что причин для благодарности предостаточно. Мне тебя будет очень не хватать. Надёжные товарищи, они ведь на дороге не валяются. А когда мы твою девочку в здании суда встретили, тут уж всё встало на места. Она, конечно, не Люба, но ты преобразился рядом с этой девчонкой необычайно. Никогда тебя таким не видел. Стал как пацан, настоящий, живой, влюблённый. Лет десять с плеч долой! Без неё, правда, теперь высох весь, кажешься старше наоборот. Но всё наладится, я думаю. Ведь ты отправляешься навстречу счастью. Давай выпьем за его скорейшее достижение!

Кирилл разлил водку по стопкам.

— За наших барышень и за нас! За счастье!

Пристроив сигареты на пепельницу, они чокнулись и выпили. Закуской послужили селёдка с лучком и мелкие маринованные огурчики в небольших плошках.

— Мне лично очень не хватало таких дружеских посиделок, если честно. — Евгений похрустывал огурчиком, глядя на дожевывающего товарища. — Раньше как-то чаще мы общались.

— Жек, ну что ты от меня хочешь? Времени не хватает! Не могу от Любы оторваться. Лечу, как дурацкий мотылёк! Сгораю, воскресаю и снова лечу. Я рад даже, что до неё у меня ни с кем не склеилось. И с тобой, к счастью, она всё же не до конца срослась. Иначе тяжко бы нам пришлось, а нам так здорово вместе. Завидуй, Палашов!

На лице Кирилла выступило неподдельное счастье и удовольствие. Оно даже перекинулось на Евгения. Не зависть, а именно слепая глупая радость.