Ванечка и цветы чертополоха

Она возмущённо воскликнула:

— Значит, всяким тигрицам можно, а мне нет?!

— Ну, хорошо. Давай!

Он также резко развернул её лицом к себе и отпустил. В глазах, которые она тут же снова увидела, стояли жалость и боль. Вместо того чтобы обрушиться ему на грудь с кулаками, она бросилась на неё со слезами. Он тут же безоговорочно принял её, прижав осторожно одной рукой под спину, а другой нежно взяв за шею и волосы. Всё, что он смог подумать в этот миг: «Господи, наконец-то!» Сквозь рыдания услышал:

— Если ты ещё раз пропадёшь так надолго, лучше совсем не приходи…

Мила зацепила нужную струну. Слова полились пылким бредом:

— Красивая моя, любимая, родная! Наконец-то! Графинечка…

Он гладил её по спине, взъерошивал волосы, тёрся о них лицом.

— Как у тебя волосы отросли! Ты такая худая! От тебя почти ничего не осталось… Бедная моя! Я тебя откормлю! Тучка, перестань реветь! Я же здесь, я с тобой! Ты меня теперь не выгонишь! Глупышка! Ты меня сейчас утопишь слезами! Улыбнись мне. Ну же!

Он отстранился в ожидании, и она всё-таки улыбнулась:

— Сумасшедший!

— А кто в этом виноват?

Она прижалась к нему. Он испытал такое упоение, такое тепло, что с радостью бы сейчас умер, только бы никогда не чувствовать ничего другого.

— Пойдём! Я хочу говорить с тобой при твоей маме. И я хочу взять на руки… нашего сына. Я столько ждал, больше нет сил…

У Милы кружилась голова, и, прижавшись теснее, она улыбалась ему в грудь.

— Сейчас, сейчас…

Через полминуты она оторвалась от него волевым усилием, стараясь придать серьёзное выражение лицу.

— Пойдём! Мне не терпится послушать, что ты скажешь.

Мужчина смело, по-хозяйски, пошёл вперёд. Зайдя в Милину комнату, он сразу заметил развёрнутый к окну мольберт. Диван и кроватка располагались рядом вдоль стены. В комнате почти ничего не изменилось. Из-за спины Галины Ивановны виднелись только ножки в жёлтых штанишках. Мужчина, затаив дыхание, осторожно обошёл качающую младенца женщину. Мила замерла у порога.

— Дайте его мне, — прошептал Евгений, но женщина почему-то всё равно вздрогнула.

— Вы уже разобрались? Так быстро? — тихо спросила Галина Ивановна, осторожно перекладывая малыша в протянутые руки. — Он засыпает… Удивительно… вы совсем не боитесь брать такого кроху…

— Да мы с ним оба мужики, чего бояться-то? Да, Ванюшка? — Евгений смотрел в глаза оживившемуся при виде нового лица ребёнку. — С мамкой твоей мне ещё разбираться и разбираться. Мила, иди сюда, посмотри…

Она подошла. Сын был спокоен в сильных уверенных руках. Его тёмно-серые глаза начали менять цвет вокруг зрачков, пипка-нос торчал над пухлыми щёчками, губки уже были крупными. Тельце скрывал жёлтый комбинезончик, а ручки — хлопковые варежки. Он очень напоминал Ваню Себрова. Очень…

— Он сейчас должен спать? — Евгений перевёл взгляд с ребёнка на мать.

— Да, он покушал, погулял, теперь пора баиньки.

Мужчина поцеловал розовощёкого малыша в лобик и протянул мамке.

— Иди ко мне, мой хороший! — Мила обняла Ванечку и понесла к кроватке.

Палашов провожал глазами худенькую фигурку в пёстром трикотажном домашнем костюме с заметно выступающей грудью. Мила уложила сына, бережно накрыла одеялком, перекрестила и прошептала:

— Спи, мой родной…

Мужчину поразило вдохновенное ласковое лицо. «Как же ей идёт быть матерью! Прижаться бы также безнаказанно и невинно к её великолепной груди!»

Галина Ивановна, подавая пример, вышла. Евгений и Мила последовали за ней в соседнюю комнату. Посреди комнаты он повернулся к Миле, и она застыла перед ним.

— Мам, ты присядь и послушай, Женя хочет говорить при тебе. Женя, мы тебя внимательно слушаем.

Галина Ивановна разместилась на диване и наблюдала оттуда.

— Мила, ты хотела бы, наверное, услышать эти слова из уст совсем другого мужчины…

Он подошёл к ней вплотную, смотрел сверху вниз ей в лицо, скулы его порозовели.

— Только скажу их тебе я… Выходи за меня замуж.

Предложение звучало уверенно, взвешенно. Мила часто заморгала и пустила слезу. Она взглянула на мать. Та подняла брови и смущённо улыбнулась. Галина Ивановна дождалась-таки этого мгновенья и немало удивилась, когда услышала от дочери, снова обратившей взгляд на мужчину:

— Нет.

В нём что-то разорвалось и разлилось по жилам. Складка в форме неправильной буквы «Z» обозначилась сильнее. Он не понимал, как губы могут говорить «нет», а глаза — «да, да, да». «Ты меня закаляешь, чертовка? Сколько можно? Лучше бы ты била меня маленькими кулачками! И за что? Это месть такая изощрённая, да? Всё равно будешь моей! Хоть сто раз скажи «нет»! Я ведь помню, очень хорошо помню, как ты мне отдавалась всем существом, когда я привёз тебя домой тогда. Я не слышу твоего «нет», поняла?!»

Все эти мысли молнией пронеслись у него в голове. Мила тут же почувствовала, что он понимает её «нет» неверно. Она взяла его за руки так заботливо, так чувственно, что морщина на его лице тут же разгладилась.