Ванечка и цветы чертополоха

— Расскажи мне лучше, где и на кого ты учишься. Это для протокола, а не для меня лично.

Она обернулась.

— Для вас лично я бы слова больше не сказала.

— Да? А я надеялся ещё много слов от тебя услышать. Мне с тобой завтра часа четыре в одной машине сидеть.

— Можете и не сидеть. Вас никто не заставляет.

— Так. Ну, всё. Хватит! А то я за себя не ручаюсь.

— Что, бить будете?

— Да. Ремнём по заднице. И кто знает, куда это меня заведёт.

Он подошёл к ней вплотную. Она вздёрнула подбородок и вызывающе уставилась ему в глаза. Он смотрел на неё и думал: «Вот сейчас бы я тебя, язва, расцеловал. Да ты, похоже, только этого и ждёшь. Но нет, не дождёшься! Сначала: поцелуй меня, — а потом: но ты ведь обещал не трогать! Не на того напала!»

Он отошёл от неё к плите, возле неё стояли тарелки с остывающей едой. Евгений Фёдорович подхватил их и перенёс на стол, а бумаги положил на свободный стул. Подошёл к Миле и со словами: «Ни слова больше, а то аппетит и так испорчен», — нежно в поясницу подтолкнул её к столу. Она повиновалась, но ела так, словно уговаривала себя перед каждым кусочком проглотить его. К нему аппетит вернулся, стоило только приняться за еду.

— Мила, ты хорошо готовишь. Вкусно, — жуя, сказал Палашов.

— Мы ведь живём с мамой вдвоём. Рассчитывать больше не на кого. Или я готовлю, или она. Я её подменяю иногда.

— А с папой ты часто видишься?

— Можем видеться несколько дней подряд, а можем не встречаться месяца два. Но я звоню ему в любое время дня и ночи. Мама с ним чаще видится, чем я. Они любовники, с самого начала, сразу после развода. Смешно только, что они зачем-то это скрывают от меня. Но, конечно, я всё знаю. Правда, им ничего не говорю, поэтому они, наверное, думают, что им удаётся держать меня в неведении.

— Забавно — развестись, чтобы оставаться любовниками. — Палашов улыбался.

— Они друг друга очень любят. Но, когда были женаты, ссорились почти каждый день. Мама очень ревновала папу к работе и ко всему без разбора. Как только они развелись, эти безобразные ссоры почему-то прекратились. Знаете, как будто чувства остались, а права на глупости отобрали.

— Ну вот. А ты говоришь — жениться. Прекрасный пример, что не стоит этого делать. Если бы я женился на всех, с кем встречался или жил… Я скорее бы женился на Кирилле Бургасове — это мой коллега — или на работе, или на кодексе. Это более постоянные мои партнёры.

— Не думала, что вы такой ветреный с женщинами.

— Только не думай, что я бабник. Прежде, чем встречаться с новой пассией, я всегда расстаюсь с предыдущей. Зачем морочить друг друга? Или делать вид, что между нами есть что-то, чего на самом деле нет? Западать на моё тело или его возможности — это обычное дело для женщин. Почему бы этим не воспользоваться? Только вот, признаюсь откровенно, мои женщины имели меня гораздо чаще, чем я их. Знаешь, кто лишил меня невинности? Моя собственная преподавательница в высшей школе. Она попросила меня задержаться после лекции, заперла аудиторию изнутри и уселась мне на колени. Благо она была тогда молода и привлекательна. И так она мною пользовалась года два. В конце концов, мне это надоело, и я с ней порвал. Это было непросто — она была всё время поблизости. Разумеется, ни о какой любви между нами не могло идти и речи. Я тебе всё это рассказываю для того, чтобы мы были на равных, я ведь знаю твои обстоятельства. У тебя, кстати, был когда-нибудь парень?

— Да. Один студент-старшекурсник приударял за мной. Но он был не мужчина, а художник. Так что у него ничего со мной не вышло.

— А ты, значит, хотела мужчину?

— Какая же из женщин не хочет мужчину? Если только та, что хочет женщину?

— Что же тогда с Ваней?

— Его я вообще боялась хотеть, ведь он был мальчиком. До последнего вздоха был мальчиком. И хотя я его любила, он всегда был для меня наполовину ребёнком. Замечательным, жутко привлекательным, но ребёнком. Если бы не этот случай, сколько бы пришлось ждать, пока он станет мужчиной? Эта внезапно возникшая между нами страсть причинила мне одну только боль и оставила кучу вопросов. Этот случай перевернул всю мою жизнь с ног на голову. Посмотрите на меня, я сама ещё совсем девчонка. Зачем мне всё это?

Мила платила Палашову откровенностью за откровенность. Он уже давно не жевал и даже почти не дышал.

— Теперь мне достанется память и забота на всю жизнь от этой искры, вспыхнувшей в темноте. Если бы Ваня был жив, можно было бы сделать аборт и притвориться, что ничего не было.

На лбу Милы пролегла морщина, глаза были не зелёные, а какие-то болотные и наполненные отчаянием.

— И то, что творится со мной теперь, после его смерти, для меня также невыносимо, как то, что было до этого. Мало мне Ваньки, теперь ещё вы мне свалились, как снег на голову. Добиваете меня. Я не знаю, что делать с вашим спасительным присутствием, и особенно… что делать без него.

Палашову стоило неимоверных усилий, чтобы пригвоздить себя к стулу, чтобы не ринуться к ней и не натворить каких-нибудь новых чудес. Он весь внутренне сжался и смог только сказать, серьёзно уставившись ей в глаза: