Ваня Карасов

Тут они пришли к попову дому. Ваня сунулся было к взводному, но тот, замороченный сборами, только отмахнулся от него и велел тикать домой, не путаться под ногами. Тогда мальчик встал с правого фланга строя, но и оттуда был изгнан, да еще чуть не надрали уши, спасибо, вступился Михей. Он подошел, обнял мальчишку и сказал:

— Ступай-ко ты, правда, Ваня. Война — рази детское дело? Тебе жить да жить еще, новую жизненку ставить. Ступай, милок. Я ведь говорил: зайду, как с войны буду вертаться.

Однако Ваня не ушел и с лицом, залитым слезами, провожал до околицы красноармейские ряды.

Дома он не стал ужинать, все сидел на пороге и дул в берестяную дудочку. Ничего-то у него не получалось! А потом, ложась спать, он снова горько плакал, вспоминая Михея и его друзей. Слова красноармейца о том, что на войне убивают, он как-то не принимал всерьез: в детстве трудно верится в возможность не только своей — и чужой гибели. В детстве война — это, чаще всего, когда бегут с флагами, кричат «ура!», непременно побеждают трусливого неприятеля… Вот и дядя Михей ушел вместе со взводом бить коварного белого врага, чтобы бедным во всем свете жилось лучше. Ушел — и победит, не такой дядя Михеи человек, чтобы не одолеть супротивника. А он, Ванюшка, так и будет лежать тут на печке, ждать да почивать. И опять слезы душили мальчишку. Он не спал до самого утра.

А утром, как только мамка встала топить печку, он оделся, сказал ей:

— Дай-ко хлебца, мам. Пойду в Бородино, к тетке Агахе, дрова просила поколоть.

Деревня Бородино была по соседству, а жившая там тетка Агаха приходилась матери сестрой. Но мать недавно ее видела, и та не поминала ни о каких дровах. Ну, мало ли, может, у них с Иваном был свой уговор. Сестра у Феклы — одинокая да больная, как ее не пожалеть, не отпустить парня помочь!

— Хлеб-от тебе зачем? — спросила мать. — Ай она тебя не накормит?

Но Ванюшка уже сунул краюху за пазуху, толкнул дверь — и был таков. До вечера его не было, и не ночевал, но не тревожились: думали, что у Агахи. Но та сама прибрела утром и аж вся побелела, узнав, что племянник еще сутки назад ушел в Бородино. Вот беда-то! Избегали всю деревню и в Бородино обошли всех, ходили и кричали в лесу, но — бесполезно. Заподумывали уж горькое: вот так-то, когда стояли еще в Марково красноармейцы, один из них, местный, задумал сходить проведать своих в Березовку. А наутро нашли его за деревней, всего исколотого, раздетого. Кто мог сделать такое? Ясно, что кто-то свои, местные, а кто — неизвестно. Ваньшу искали, отец с матерью доехали до Березовки, заглядывая за обочины дороги. Ничего не выездили, вернулись домой.

Тут Петру выпала доля ехать в подводчики, и он уехал, оставив Феклу и детишек.

6

А Ванюшка в это время уже в полной красноармейской амуниции исполнял обязанности бойца из взвода полковой разведки. Затруднение с определением его на службу разрешилось вдруг просто и быстро. Ведающий разведкой помощник начальника штаба полка Тиняков, доставляя в штаб с передовых позиций пленного офицера, слишком разогнал лошадь, и сани перевернулись. Возчика отбросило в снег, он барахтался в нем и чертыхался, самому Тинякову сильно зашибло ногу, а пленный беляк, несмотря на связанные руки, быстро вскочил и, вскидывая длинные худые ноги, бросился в сторону леса. Тнняков стрелял ему вслед из маузера, но бесполезно. И тут подбежали тоже следовавшие в штаб Михей с Ванюшкой.

— Чего? Чего тут содеялось? — торопливо спрашивал Михей.

Разобравшись, в чем дело, потащил с плеча винтовку. Стукнул выстрел — офицер вскрикнул, опрокинулся на спину. По глубокому снегу Михей с Ваней добрались до него, потащили, ослабевшего, раненного в бедро, обратно к саням. А когда и сани были на месте, и упряжь исправлена как следует, и возчик вскарабкался на облучок, сидящий в санях Тиняков сказал Ивану:

— Забирайсь сюда, паренек. Как он — подойдет ко мне, а, Голохвастов?

— Мальчонка справный, — степенно ответил Михей. — Берите, не пожалеете. Да и возле начальства, глядишь, целее будет. Во взводе смелость да проворство — не главное дело, сила нужна, а ты ее нагуляй сперва.

Так Иван стал бойцом полковой разведки. Он еще привыкал к новому обличью, радовался, бахвалился перед местными ребятами, что он-де не кто-нибудь — настоящий боец-красноармеец, еще и не понюхал как следует солдатской службы, потому что Тиняков его баловал поначалу и не загружал по-настоящему, как вдруг, совсем неожиданно для него, через пару дней после зачисления нагрянула страшная весть: убило Михея. На позиции осколком снаряда прямо в сердце.

Вот уж было горе! На похоронах над стылой могилой комиссар говорил хорошие слова, а Ваня смотрел вниз, и ему все не верилось: вот лежит еще недавно здровый, веселый человек, учивший его играть на берестяной дудочке, а уж не встать ему, не пойти, не засмеяться, не заговорить. Вот что такое война!

Батальонный командир Шунейко, возле которого Ваня стоял на похоронах, после прощального залпа обнял его: