— А что я, собственно, должен делать? Орать «караул»? Помогите! Простите! Я больше не буду! Ты когда в атаку идешь, тоже орешь: мама я больше не буду. |Мы ходим в разведку, жизнь висит на волоске, каждую секунду ждешь удара пулей в живот.|
Мы в разведку ходим молча. Не знаю, как вы. Тут жизнь висит на волоске, каждую минуту ждешь пулю в живот, и ничего, идешь и молчишь. На следующий день меня снова вызвали в штаб и молча вручили опечатанный сургучом пакет. По углам и в середине красовались застывшие на сургуче печатки. Я расписался в журнале за получение пакета. Мне сказали как добраться до штаба 39-ой армии.
— А какое решение?
— Сдашь пакет, там твое дело и решат.
Я вышел на улицу, дыхнул морозного воздуха и почему-то подумал:
— Вот хорошо, что сразу не решили. А могли и сразу расстрелять. Показательный суд и перед строем расстрел. Теперь легче, теперь двое суток отсрочки, теперь пока до штаба армии доберусь, двое суток буду на этом свете, время хватит перед смертью обо всем подумать |поразмышлять|.
Я, конечно, не знал, насколько я был виноват, и какая кара будет за это расплатой.
За своё своевольство я подумал о расстреле перед строем. На войне послать человека на смерть — ничего не стоит. Приказал и всё. Не выполнил приказ — трибунал и расстрел. Сначала я предполагал самое худшее, а потом вышел на воздух, успокоился, от души отлегло. Дорога всегда благие надежды внушает. Виновного всегда легче под пули послать, чем орать на невинного |, когда тому нужно идти на смерть, верную смерть|.
Виновный будет лбом землю рыть, чтобы доказать свою невиновность.., а чем больше будет виновных, тем легче управлять ими. Но в деле выбора смерти есть две чаши весов. Какая из них перетянет. Насильственная и добровольная |смерть|, что лучше? |Лучше| Самому добровольно |навстречу ей| идти, чем скорей, тем лучше. |Бывают на войне и такие| Был один такой случай, когда сверху приказали послать людей на верную смерть. Подбираешь ребят на это дело. Профессионалов и самых опытных |ребят бережешь| в группу не включаешь. Если вызвать |группу| солдат и сказать: ты и ты, пойдете на самый опасный участок. Тут же сразу вопросы будут, почему я, почему мы, а не другие. Построишь несколько групп. Одним говоришь, что ваша группа пойдет на верную смерть и отправляешь их на менее опасный участок. А этим говоришь:— Ваше задание полегче, но опасность тоже на каждом шагу. Все зависит от вас, как вы пройдете.
Они идут без всяких раздумий |приказаний|,
довольные, что другим досталось идти на верную смерть.Попутной машиной я |снова|
добрался до Смоленска. Побродил по вокзалу, обошел несколько улиц разбитого города и вернулся на Витебское шоссе. Была поздняя ночь, мне нужно было искать попутную машину. Я зашел к каким-то солдатам в полуразрушенный дом, устроился в углу на полу и подремал до рассвета. Утром на шоссе я поймал попутную машину и доехал на ней до Рудни. Из Рудни я |с попутной машины слез и| зашагал пешком по указанной мне зимней дороге |куда-то в сторону|. Пройдя километров десять-двенадцать я подошел к |утопшей в снегу| небольшой деревеньке, утопшей в снегу. Штаб нашей армии на дороге не будет стоять. В общей сложности я шел около полдня. Кончился лес, и за бугром в стороне от проезжей дороги — уходящие |стоящие| в небо столбы белого дыма.Немецкая авиация уже несколько дней не летала, и печи в деревнях топить начинали |даже днем, в дневное|
в вечернее время. Когда я забрался на самый бугор, то увидел большую деревню, крыши и печные трубы, над которыми неподвижно стояли |торчали| дымные столбы печного дыма. Узнав у часового, где приём почты, я направился в избу и сдал свой пакет. Я присел в углу на лавку и сложил озябшие руки на колени.— Вы чего ждете, |товарищ|
капитан? — сказал мне небрежно сидящий за деревянным барьером писарь. Он встал нехотя, накинул на себя полушубок, махнул мне рукой, вышел и ткнул в воздухе пальцем. Это он показал мне избу для приезжих.
— Аттестат сдадите вон туда. Отправляйтесь! У меня работы много! — он не сходя с |крыльца|
порога повернулся |на месте| и, хлопнув дверью, удалился |к себе в избу| к себе.