Ванька-ротный

Смена дивизий. Обмундировка в лесу. Переход вокруг Калинина. Деревня Поддубье. На рассвете 5-го декабря. Деревня Горохово. Пятая рота берёт с хода деревню Губино. На опушке леса. Совхоз Морозово. Мы отрезаны от своих. Переход через железную дорогу. Гибель разведчиков. Наступление на станцию Чуприяновка.

В ночь на 1 декабря сорок первого года в расположение роты прибежал батальонный связной. Я в это время ходил по траншее и проверял несение службы ночным нарядом. Связной нагнал меня в узком проходе траншеи и навалился на меня. Он поднялся на цыпочки, вытянул шею и, дыша мне в лицо таинственно сообщил:

— Товарищ лейтенант! Вас срочно вызывает комбат!

Я не люблю, когда мне дышат в лицо и изо рта дышащего ударяет неприятный затхлый желудочный запах. У меня появляется желание оттолкнуть его, а он всё ближе лезет ко мне и дышит на меня своей отрыжкой.

Он солдат. Толкать его без видимых причин вроде нельзя. А я не переношу и не могу терпеть, когда мне вот так лезут и дышат.

— Связь работает. Могли бы и по телефону сообщить о вызове, — думаю я. — Не обязательно гонять солдата по такому поводу. Здесь что-то не так! Опять какую-нибудь разведку боем провернуть задумали.

— Вас срочно вызывает к себе комбат! — слышу я голос солдата и чувствую противный запах у него изо рта.

— Ладно, приду! — отвечаю я и отворачиваюсь от него в другую сторону.

Но ему неймётся и он опять забегает наперёд.

— Комбат велел мне вместе с вами к нему идти.

— Комбат? — переспрашиваю я, и отворачиваюсь от него.

|— Отойди от меня на десять метров и ближе не подходи!|

Комбат у нас новый. Старшего лейтенанта, что был на Волге, давно уже нет. После суда он сразу исчез, а куда он девался, никто не знает. Был человек и пропал!

Иду вдоль траншеи, ищу ординарца. Он должен быть где-то здесь, в солдатской ячейке. Пошёл навестить своих ребят.

Я трясу его за плечо. Он присел на корточки и спит непробудным сном. За день набегался, намаялся, присел и заснул.

— Вставай, собирайся, пойдём в батальон! Забеги к Черняеву, скажи, что я ушёл в батальон. Он останется за меня! Догонишь бегом! Я на тропе подожду у обрыва!

Я иду по траншее и на повороте вылезаю на поверхность земли. Посыльный из батальона следует за мной сзади. Мы медленно подвигаемся по снежной узкой стёжке к обрыву |утоптаной и вдавленной в снег тропинке|.

Иду по тропе не торопясь, а связной мне наступает на пятки.

— Я тебе дистанцию велел держать!

Он большее время проводит в тылу. И когда попадает в траншею, старается поскорей убежать с передовой. Все бояться переднего края. На передке сейчас тихо, немец не стреляет. А страх у него всё равно по спине ознобом ползёт. К снарядам и к передовой нужно привыкнуть!

Но вот за спиной у связного я слышу сопение моего ординарца. Я его на расстоянии по дыху определяю. Дышит он часто, а запаха изо рта у него нет. Поворачиваюсь, спрашиваю:

— Видел Черняева?

— Передал, как вы сказали!

Я прибавляю шаг, и мы быстро спускаемся с обрыва, идём по пологой долине и, наконец, подходим к реке. К той самой, от которой мы когда-то цепью пошли на деревню |о которой сказано: «И ель сквозь иней зеленеет, и речка подо льдом блестит!»|.

Русло реки засыпано снегом. Прозрачного льда не видно совсем. По узкому мостику [узким мосткам] перебираемся на другую сторону. Это наш, так сказать, пограничный рубеж. Мы можем его перейти только с разрешения начальства. Перешагнул его однажды самовольно Черняев и тут же получил соответствующий срок. Мы отгорожены от остального живого мира двумя узкими бревнами с перекладиной.

Смотрю вперёд — знакомые места! Вот наша старая траншея, чуть дальше кусты, на склоне бугра зеленые сосны, а там за бугром открытое снежное поле. За полем в ложбине небольшая деревушка.[82]

В избе сильно натоплено, накурено и кисло пахнет. В спёртом воздухе чувствуется бензиновый запах коптилки. У нас хоть снаряды, снег и мороз, но воздух чистый и полезный для организма! Как они здесь сидят? Чем они здесь дышат?

У стола на лавке сидит комбат в новой меховой безрукавке. Он шибко занят: смотрит на себя в зеркало. Не понимаю только, чего он смотрит в зеркало и улыбается сам себе.

Фамилию комбата я не знаю. Сам он не называется. Может, фамилия у него звучит неприлично? Ведь бывают такие фамилии? А мне спрашивать у него нет никакой охоты. Комбат и комбат! Ко мне он тоже обращается на «Ты». То «ты»! То «лейтенант»!

Он срочно вызвал меня к себе. Я вошёл, а он сидит перед зеркалом и ковыряет болячку. Входишь в избу и никак не поймёшь, вызвали тебя по делу или так, от скуки.

Посередине избы горит железная печь. Русская, деревенская, на половину избы, почему-то не топиться. В ней что-нибудь неисправно? Под у печки на месте. Дымоход совершенно цел. А эта железная горит и дымит. Может дрова экономят?

Комбат посмотрел на меня через зеркало. Головы назад не поворачивает, оттянул верхнюю губу двумя пальцами, рассматривает новый прыщ и говорит: