– Можете показать? – спросил вдруг Лёша.
– Да, пожалуйста. Я вон там, на Вишнёвой живу.
Мы отправились за бабушкой.
– Второй дом с краю. Рядом со мной раньше Любка жила… – заметив наши недоумевающие взгляды, она добавила: – Ну, Любка! «Семён Михайлович»… Вы что, Любку не знаете? Она ж от всех красивых мужиков рожала!
Мы переглянулись, понятия не имея, о какой местной знаменитости речь.
– Почему «Семён Михайлович»? Она же женщина, – озадаченно уточнил Лёша.
– Так в честь Будённого! У неё ноги колесом, как у кавалериста. Странно, что вы про Любку не в курсе.
И смерила Лёшу таким взглядом, словно он-то уж точно просто обязан эту легкомысленную даму знать.
– Она совсем недавно уехала, – продолжала наша провожатая. – Остепенилась, говорят, в церковь стала ходить.
– А что так? Красивые мужики закончились? – Лёша сделал брови домиком и произнёс это с нескрываемым сочувствием.
Я незаметно толкнула его в бок локтем. Не хватало ещё обсуждать деревенские сплетни о какой-то незнакомой нам женщине! Но любимый, кажется, даже не заметил моего тычка, и старательно делал вид, что ему интересна болтовня правнучки краснодеревщика. Видимо, это была его тактика с целью втереться в доверие.
Вскоре мы оказались на чердаке её небольшого аккуратного домика. Там накрытые клеёнкой действительно стояли два гроба. Это были настоящие произведения искусства – тёмно-бордовые, лакированные, как в иностранных фильмах.
Чего только в жизни не бывает… Для меня всё происходящее было чем-то совершенно странным. Я даже представить не могла, что когда-нибудь окажусь замешана в подобную историю.
А вот полицейских гроб с покойницей в подвале не так уж впечатлил. Один из них рассказывал, что их нередко вызывают жители окрестных посёлков, натыкаясь на всяких копателей-изыскателей. Те, мол, наслушаются баек о старинных кладах, которые якобы хранятся на чердаках и в подвалах заброшенных домов, построенных в начале двадцатого века. Действительно, в неспокойные времена войн и революций многие люди уезжали, бросая всё нажитое. А особенно ценные вещи и деньги прятали в укромных местах в надежде вернуться. И, как правило, не возвращались. Таким образом, байки про клады всё же имеют под собой почву. И каждый доморощенный кладоискатель надеется стать обладателем ларца, наполненного золотом, или найти схрон со старинным оружием.
Ночевали мы в доме у Лёши. Он наконец-то показал мне объёмную папку с документами, касавшимися Константина Вальдеса, которые ему удалось собрать. Среди пожелтевших бумаг была весьма странная фотография, изображавшая похороны. От одного её вида я оторопела.
– Откуда это? – спросила у Лёши.
– Из тайника под церковью.
Несмотря на то, что снимок помутнел от времени, на нём можно было хорошо рассмотреть гроб с покойницей – совсем юной девушкой, обряженной в белое подвенечное платье. Фото вызывало неприятное чувство. Зачем нудно было фотографировать подобное событие? Тем более что в те времена фотография была очень дорогим удовольствием. Это мне напомнило пугающий тренд викторианской эпохи – фотографии пост мортем, на которых запечатлевали недавно умерших.
От напряжения, в котором прошли эти два дня, у меня начала болеть голова. Заснула я далеко за полночь. Только сон мой был тревожным. Мне снилось, будто ко мне подходит и склоняется над моим лицом белокурая девушка с холодными глазами. А на лбу у неё похоронная лента.
Глава 19
– Борода придаёт мне солидности. А побреюсь – буду совсем как пацан, и студенты перестанут воспринимать меня всерьёз, – говорил Лёша, пока мы ехали к университету.
Одна его рука лежала на руле, а другая на моём колене. Поэтому я никак не могла сосредоточиться на своих мыслях. Всё думала, нужно ли сообщить обо всём произошедшем Клёнову? Считаю, он имеет право знать. Это всё его напрямую касается. Дядя Миша был его другом. Именно он нас позвал в Вареж, именно он охранял захоронение до нашего приезда, а потом зачем-то спрятал гроб с останками у себя в подвале.
Но Лёшина рука сбивала с мыслей. От его горячего касания по коже разбегались мурашки, а в животе порхали бабочки. И ни о чём, кроме этих дразнящих прикосновений я думать была не в силах. Сидела и улыбалась, поддразнивая его игривыми репликами насчёт того, что хочу посмотреть, какой он без бороды. И что его фотографии трёхлетней давности не считаются. Может на них вообще не он! Лёша же отвечал так же с юмором, но упорно не желал избавляться от предмета своей гордости.
– Ну, Лёёёш, – протянула я. – Успеешь ещё стариком походить!
– А что, она меня сильно старит? – он бросил оценивающий взгляд в зеркало на лобовом стекле.
– Да нет. Просто ты такой серьёзный с ней!
– Мне и надо быть серьёзным. Я же педагог.