Варяги и Русь

— Мы только что толковали об этом, — сказал он, — разве ты не слыхал, святейший? Даже из того, что тобой было сказано, видно, что этот варвар никого не любит…

— Нет, он любит!

— Кого?

— Мать!

Константин и Роман переглянулись. Елена торжествующе засмеялась.

— Как же вы, в самом деле, не подумали об этом? — воскликнула она.

— Нет, это не принесет пользы Византии! — с грустью сказал Константин.

— Почему ты так думаешь? — коротко спросил Феофилакт.

— Мать Святослава, Ольга, — язычница. Она отличается свирепостью, пожалуй, большею, чем ее сын…

— Ты говоришь, она язычница? — опять спросил патриарх.

— Да, это и тебе ведомо, святейший.

— И я знаю! Но кто может помешать стать ей христианкой?

— Ты думаешь, святейший, это возможно?

— Для Господа нет невозможного. Я же, недостойный раб Господа, верую, что Господь не оставит Византии…

— Но ведь мало веровать, нужно знать!

— Я и знаю… Я получил известие, что киевская княгиня Ольга весьма склонна к принятию христианства.

— Святейший! — воскликнул император. — Ты спасаешь Византию от многих бедствий!

— Я тут ни при чем! — скромно ответил тот. — Все в руце Божией. Так вот, благочестивые друзья мои, видите вы сами, когда казалось, что все потеряно, Господь указывает нам средство. Но этого мало. Он, Всемогущий, слагает обстоятельства так, что мы и теперь уже можем быть уверены в успехе, если только сами к общему великому делу приложим свои ум и труд.

— Аминь! — воскликнула Елена. — Да будет так, как говорит великий патриарх!

На мгновение все смолкли, потом Елена с прежней, свойственной ей пылкостью, продолжала:

— Скажи им, святейший, скажи им, что выиграет Византия от того, что Ольга будет крещена?

— Все! — произнес патриарх.

— Скажи подробно, — настаивала императрица, — ты знаешь, ты говорил мне.

— Ольга любима и уважаема народами славянскими, сын слушает ее, потому что Ольга единственная, к кому он чувствует сердечную привязанность. Она имеет над ним влияние, и если она примет крещение, то сын последует ее примеру. А среди славян ведется так, что за князем последует и народ.

— В последнем, святейший, — прервал его речь император, — мне кажется, ты ошибаешься…

— В чем моя ошибка?

— Вспомни Аскольда и Дира, едва не разгромивших Византию при Михаиле и Фотии.

— Я помню их.

— Да! Кто забудет великое чудо Владычицы Небесной, оградившей Новый Рим покровом своим… Я еще недавно перечитывал сказания об этом.

— Ты уже говорил нам об этом, но что хочешь сказать ты своим указанием на славянских, или, вернее, варяжских вождей?

— Они крестились…

— Да.

— Но киевский, даже только киевский, — я не говорю о всем славянском, — народ не последовал их примеру.

Патриарх сделал едва заметное нетерпеливое движение.

— Ты забываешь, Константин, что то было совсем другое время! — сказал он.

— Не так много еще прошло с тех пор, чтобы говорить о переменах! — возразил император.

— Ты прав в первом: времени действительно не так много прошло… Но во времена Аскольда и Дира в земле киевской не было ни одного христианина, а теперь киевская община уже значится в составе константинопольской митрополии, и скоро я должен буду назначить в Киев епископа..

— Я этого не знал, — сознался император.

— Ты знал, но не обратил на это внимания… Нет, времена меняются, и меняются быстро. Один день никогда не похож на другой, и каждый новый день приносит с собой новое… Невидимыми путями Всемогущий подготовил огромную страну к восприятию семян Христова учения. Теперь христиане есть всюду среди славян. Правда, их немного еще, но они есть и в Киеве на Днепре, и в Новгороде на Ильмене. И эти наши единоверцы не пришельцы в стране славянской, а туземцы… Они живут среди своих, и через них распространяется свет Христовой истины.

— И от тебя, Константин, зависит, — воскликнула Елена, — прославить себя среди всех современников твоих, как просветителя стран и народов славянских! Я уже говорила тебе об этом и дивилась, что ты так равнодушно отнесся к моим словам… Как! Ты, ученый, проникший в глубины истории, ты, знающий, что свершилось в дали прошедших веков, ты, ум которого просвещен всякими познаниями, не хочешь увидеть того, что вижу я, слабая женщина… Довольно отдавать народы во власть Старого Рима! Должно помнить, что Старый Рим враг Новому. Разве не был он подчинен Византии со времен великого Константина? Разве не отложился он от Византии? Старый Рим — это раб, вырвавшийся на свободу, вырвавшиеся же на свободу рабы ненавидят своего господина и злоумышляют против него… Старый Рим не брезгует вступать в союзы с варварами запада и благодаря им постоянно крепнет в своих силах. Византия же только борется с окружающими ее варварами.

— И не всегда побеждает их! — сказала Берта-Евдокия.

Она была жестоко оскорблена словами свекрови о варварах запада. Ведь эти варвары были родными ей и по крови, и по духу, и ее отец был вождем варварского народа.

Слова Берты-Евдокии, обыкновенно молчаливой и безответно покорной, привели в ярость Елену. Готовилась буря, но Феофилакт сумел предотвратить ее.