Варяго-Русский вопрос в историографии

В 2009 г. В.В.Мурашова на страницах журнала «Российская история» выступила со статьей, где ее раздражение автором настоящих строк усилено все теми же, что и в случаях с Клейном и Петрухиным, амбициями археолога-норманиста: свою статью она снисходительно адресует «не археологам (которым и так ясна суть дела), а историкам». Хотя ее союзники - раздражение и амбиции - являются, как показывает даже бытовой опыт, никудышными помощниками, способными лишь скомпрометировать всякого, кто им доверится. Об уровне профессионализма исследователя говорит в первую очередь знание им историографии. Ибо это свидетельствует, насколько он глубоко вошел в тему, насколько он хорошо понимает проблемы, привлекающие внимание специалистов, насколько и почему последние расходятся в их решении и почему ими отринуты те или иные положения предшественников, т. е. насколько сам он - слегка ли, или все же основательно, как то и подобает истинному ученому, - берется за дело. К тому еще стоит добавить и его умение следовать правилу научной дискуссии, изложенному, например, Ломоносовым осенью 1749 г. в ходе полемики с Миллером: «ежели он прямым путем идет, то должно ему все противной стороны доводы на среду поставить и потом опровергнуть». И лишь затем привести свои доводы, а в конце, как водится, подвести итоги.

Но Мурашова, априори уверенная в том, что идет самым прямым путем, сразу же и от имени «научного сообщества» - аргумент, в ее глазах, главный - отнесла Фомина к «вне- или околонаучным кругам». Затем, желая блеснуть перед историками своей осведомленностью в вопросах противостояния «научного сообщества» и «околонаучных кругов», она с полным пониманием «сути дела» изрекает: «Споры были страстными, накал эмоций - нешуточный. Особенно остро полемизировали во второй половине XVIII в. Например, Ломоносов в 1764 г. писал: "Каких же не было шумов, браней и почти драк! Миллер заелся со всеми профессорами, многих ругал и бесчестил словесно и письменно, на иных замахивался в собрании палкою и бил ею по столу конференцскому. И наконец у президента в доме поступил весьма грубо, а пуще всего асессора Теплова в глаза бесчестил"».

Но блеснуть ей удалось совершенно иным, т.к. во второй половине XVIII в. по варяжскому вопросу Ломоносов и Миллер ни «особенно остро», ни как-то еще по другому не полемизировали. Потому что по данному вопросу они все сказали друг другу давно: в 1749-1750 годах. Сама же «Краткая история о поведении Академической канцелярии в рассуждении ученых людей и дел с начала сего корпуса до нынешнего времени», написанная Ломоносовым за семь месяцев до смерти - в августе 1764 г. - и на которую в данном случае ссылается Мурашова, представляет собой, как видно из ее названия, исторический обзор деятельности Академии наук. И в ней, в соответствии с поставленными задачами, автор излагает историю Академии с момента ее основания, в том числе и события 1749-1750 годов. И этот совсем уж кратенький рассказ о событиях четырнадцатилетней давности, о которых так много говорилось и говорится, что они известны и неисторикам, Мурашова принимает и выдает за фантомную острую полемику «второй половины XVIII в.».

Так, перо норманиста, представителя «научного сообщества», создало новую фальшивку и ввело ее в науку. Причем ссылка на этот документ дана ею не на прямую, хотя он и включен в десятый том «Полного собрания сочинений» Ломоносова, а посредством обращения к примечаниям к шестому тому Но именно в этом томе как раз очень подробно и очень обстоятельно освещена дискуссия 1749-1750 гг. и все ее перипетии и приведены выдержки из многих источников, в том числе из сочинения Ломоносова 1764 г., которую цитирует Мурашова (хотя там подчеркнуто и это очень трудно не заметить, что она относится к последискуссионному времени). Конечно, во всех этих деталях, как и в самом многогранном историческом наследии Ломоносова, так с «ходу-мимоходу» не разобраться, что и объясняет, но нисколько не прощает появление фальшивки Мурашовой.