Варианты Морозова. Стеклянная стена

Под кустами, у темных прошлогодних листьев, где уже недоставало света, начиналась легкая синеватая дымка. Пахло холодной сырой землей.

— Что там на дворе? — спросила Лидия Ивановна Валентину.

— Деревья. Дальше улица. По дорожке кто-то идет.

— А весна?

— И весна.

— Ну хорошо.

И, глядя в ясное холодное небо своей родины, Устинов думал, что все в его жизни уже сложилось, и теперь понятно, как он дойдет до ее края. Изо дня в день в него врезалась лямка монотонности, и о многом он мог сказать: это я уже узнал, это уже было со мной. Нынче к нему прибавилась и смерть. Она поднесла к его глазам свое зеркало и велела смотреть. И что он увидел? Красное пятно детской шапки и светло-желтую шубку. Даша шла за руку с дедом вдоль внешней стороны забора. Устинов махнул рукой, окликая их...

— Какой у него получился кабинет? — спросила Лидия Ивановна.

Валентина рассказала и про кабинет, мягкую мебель, бархатные шторы.

— Мне приснилось, что я строила дом, — тихо вымолвила Лидия Ивановна. — Страшный сон. Плотник старый, косматый. Борода у него косая, очи сверлячие. Я не хочу его нанимать, а наняла. Выпил он «заручную» и начал рубить топором от ранней зари до поздней. Как положил первые два венца, я снова поднесла ему водку: выпил «закладочные». Потом поставил весь сруб и говорит: «Подавай «стропильное» угощение». А я не дала. Покачал головой и ушел. Не к добру это.

— Мало ли что приснится! — ответила Валентина.

— А я верю в сны. И молодой верила. Рожай, Валюша, второго ребенка. Привязывай моего сыночка покрепче... Дай мне лимон.

Она пососала ломтик, поджала бескровные сухие губы и недовольно поглядела на невестку.

— Чаю хотите? — спросила Валентина.

— Строить дом — это быть любимой, — сказала Лидия Ивановна. — Вроде не подходит... А видеть дедовский дом — к смерти. Но ведь я строила свой дом!

— Может, это наше новоселье?

— Он скоро поедет в свою Москву. Чего ему тут сидеть? А ты?

— Никто никуда не поедет. Миша отпросился на работе.

— Скоро поедет! — упрямо повторила свекровь. — А тебя заберет?

— Не знаю. Откуда вы это взяли?

— Ну не знаешь, так не знаешь. Давай я тебе рецепты подиктую. Возьми ручку... пиши.

Валентина записывала кулинарные рецепты, зная, что никогда не воспользуется ими. Зачем ей нужно столько борщей: борщ киевский, полтавский, черниговский? Или верещака?

Молчаливая женщина стала редко и глубоко вздыхать. Валентина обернулась. Женщина согнулась под одеялом и вздрагивала. «Вот бы мне ее волосы», — подумала Валентина.

— Я что-то устала, — сказала Лидия Ивановна. — Подремлю. Потом еще подиктуем.

Опа закрыла глаза и сразу заснула. Валентина подошла к женщине.

— Вам плохо? Позвать медсестру?

Желтоватый висок блестел каплями пота. Валентина укрыла ее одеялом со свободной кровати. Потом вышла в коридор и медленно пошла на далекий звук телевизора.

На лестничном пролете разговаривали веселыми голосами худой черноволосый мужчина с костылем и подросток — видимо, его сын. Мужчина посмотрел ей в лицо, затем — на ноги.

Она вернулась в палату. Лидия Ивановна всхрапывала во сне, приоткрыв рот. На внутренней стороне верхней губы влажно чернела кромка запекшейся крови. Валентина постояла у окна, вспомнила быстрый взгляд мужчины, Орлова... Поежилась, как от паутины. Лидия Ивановна была ее единственной защитой.

Устинову, где бы он ни был, улыбалась одна и та же понимающе-кислая улыбка. Когда жена собирала чемодан, она предусмотрительно захватила пять экземпляров его книжки. Он все раздарил, получив взамен сочувственную бессильную улыбку врачей. Рана не заживала, гноилась. Надежд никаких. Перевести в онкологию? На добавочные мучения?

Как будто все они были бессмертными...

«Значит, вы социолог?.. А практически как это выглядит? Можно, хм, пощупать результат?»

Четверо молодых шахтеров в ожоговом отделении. Взрыв метана. Сожжено все, что не было закрыто касками, майками и брюками. Шахтком нанял санитарку, завалил тумбочки шоколадом и фруктами. Цветной телевизор радужно мерцает. Парни с забинтованными лицами бравируют мужеством:

— Глаза целы? Руки целы? А жениться необязательно. Дома бабка борща наварит да постирает...

Маша — врач в этом отделении. Паузы в разговоре. Крахмальный халат, шапочка. Выступившие кости лба и скул.

— Заверни-ка рукав!.. Смотри, помнишь? Круглая оспина от выстрела пластилином из воздушной винтовки. Значит, это все-таки Маша. Тарас говорит, что ты приезжала в Москву?

— Да, приезжала. Собиралась женить его на себе, а он испугался, бедный. Бабья придурь. У меня есть друг, я, в общем, довольна.

С такой прямотой отвечают чужому. Ладно, Маша, дожмем до конца.

— У меня к тебе просьба как к заведующей отделением...

— Попробую, Миша. Нет, не сложно. А ты-то сам как думаешь дальше?.. — Пауза. Улыбка. Моргание подкрашенных ресниц... — Ты заберешь потом отца к себе? У моего друга однокомнатная квартира, а если поменяться на вашу двухкомнатную... но только если это удобно! Ты прости, что я об этом сейчас говорю.

— Что прощать? Живым — живое.

Прошло три дня. Отпуск кончился. Устинов позвонил Николаеву и попросил еще два. Но прошли и они.