Варианты Морозова. Стеклянная стена

Валентина прицыкнула, велела ждать, когда поведут умываться. Дочка настроилась поплакать, угрюмо глядела на Устинова, надеясь на его защиту.

— Мы даже игрушек не взяли! — И она заревела.

— Надо пообедать, — сказала Валентина. — Наверное, надо куда-то пойти?

— Дома всегда полно запасов, — ответил Михаил.

— Кто там так плачет-рыдает? — певуче спросила тетка Анна, тяжело идя по коридору. — Кто обидел мою Дарью? Вы уже устроились? — спросила она, бросив взгляд на полуразобранный чемодан. — Может, потом закончишь, Валя? Сперва подзакусим. — Анна взяла черное платье за плечи, подняла и, осмотрев, одобрительно кивнула. На ней был английский костюм пастельно-желтого цвета и зеленая сорочка. Она вряд ли считала себя пожилой женщиной.

Валентина ощутила на скулах горячее свечение стыда. Предусмотренный ею наряд уже стал траурным в этой белой комнате.

Она сжала Дашину руку и пошла в ванную. Она бежала от тучной рослой старухи, от ее коричневых спокойных глаз с кровенистыми прожилками в белках, которые выражали скрытую скуку давно понятой жизни.

Обед был таким же нарядным и невкусным, как и тетка. В фарфоровых голубых тарелках, расписанных сценами русской охоты, был жидкий куриный суп со слипшейся лапшой. На плите стоял трехэтажный судок-путешественник, с которым, очевидно, ходили в ближайшую домовую кухню.

— Да, очень вкусно, — ответила Валентина Анне. — Спасибо.

Кирилл Иванович тоже ел суп. Почти не наклонялся, капли летели с ложки в тарелку. Он раза три-четыре провел рукой по галстуку.

После супа последовал неказистый, но вполне съедобный шницель с горочкой сладковатого картофельного пюре голубоватого оттенка. Валентина опасалась, что Даша станет капризничать.

— Она все предусмотрела, — сказала Анна. — Купила себе белье, покрасила волосы, побелила квартиру...

— Потом, — попросил Кирилл Иванович. — Дай нам поесть.

— Лидия мудрый человек, — продолжала Анна. — Она ведь не завещание написала, а целую поэму. — Тетка вздохнула, вытащила белый в зеленых листочках платок, но спрятала его и взяла с буфета льняное полотенце. Ее глаза были сухи, ярки выражением душевной силы; утирка им не требовалась. Валентина потянулась вилкой к Дашиной тарелке, разломила оставшуюся часть шницеля. Анна дала Кириллу Ивановичу полотенце и велела положить на колени.

— Хочу ввести Валю в курс дела, — сказала она. — Мишина мама не может оставаться без присмотра, а в больнице мало медсестер и нянечек. Одна медсестра на сто двадцать больных. Без нас, родичей, не обойтись. Мы просто обязаны помочь в меру своих сил. Ты согласна, Валя?

— Конечно, Анна Ивановна.

— Ты уж помоги нам, — попросил свекор.

— Я дала всем хорошие подарки, — чуть громче сказала Анна, словно приказывая не перебивать ее. — Кому — деньги, кому — дорогие конфеты. Но не все берут. Меня даже хотели выгнать!

Тут обед кончился. Над столом на шершавой стене затеплилась малиново-розовая полоска, стала разгораться. Сирень на застекленном натюрморте исчезла под вспыхнувшим огненным блеском. Закатное солнце выглянуло между лилово-огненных туч.

— А что у тебя есть? — спросила Даша у деда. — Где твоя машина?

— О! Уплыла моя машина...

— Еще, Миша, — вспомнила Анна. — Мама оставила тебе все деньги. Сейчас я дам тебе сберкнижку...

— Почему уплыла? — оживилась Даша. — Разве она лодка?

— Почему мне? — спросил Устинов.

— Кому же еще, — ответил Кирилл Иванович.

— Валя, ты смогла бы подежурить этой ночью?

— Нет, я буду дежурить ночью, — возразил свекор. — Или Миша.

— Оставь, Кирилл. Я просто спрашиваю.

— Да что ты на нее навалилась, сестра! Дети только с дороги.

— У нас не праздник. Лидия будет рада увидеть невестку. Она ведь не требует, чтобы возле нее долго сидели.

— Кирилл Иванович, я подежурю, — попросила Валентина. — Я не устала.

— И не так уж долго все это продлится, — сурово сказала Анна. — Но, слава богу, нас не осудят.

Свекор взял Дашу на руки и ушел в свою комнату. Анна принесла Устинову тонкую тетрадь. Валентина мыла посуду. Послышался ликующий детский визг, потом — смеющееся игогоканье Кирилла Ивановича. «Устиновы — хорошие отцы», — сказала однажды Лидия Ивановна и как будто взглянула сейчас на Валентину.

— Ну, не буду мешать, — учтиво сказала Анна.

Ее шаги заскрипели в коридоре, она еще что-то вымолвила одновременно с новым криком Даши.

— Это завещание, — сказал Устинов.

— По-моему, завещание можно читать только после смерти, — сказала Валентина. — Может, там что-нибудь такое... — Она показала блестящей мокрой рукой с красным лаком на ногтях куда-то вверх.

— Не обижайся на тетку. Наверное, ей отец разрешил прочесть.

— Что обижаться?

Михаил стал читать тетрадку. Валентина домыла посуду, села к столу и следила за лицом мужа.

Зачем они торопятся? Что их так тянет заглянуть в тайну умирающей? Насупленные брови Михаила собрали морщины на твердой переносице, подглазья были тяжело вдавлены. Она подумала об одиночестве своей матери. Лицо жило каким-то трудным дыханием лба и глаз. Валентина не могла ни уйти, ни помочь мужу.

— Тебе мама оставляет все свои украшения, — сказал он.

— Спасибо.