Варяжский круг

Ингольф, выпив все вино и съев весь сыр, тихо запел о своих думах. Слова он складывал одно к другому, как приходилось. Ингольф не отличался умением придумывать висы. И песня его была проста: он радовался тому, что здесь, неподалеку нашел женщину, которая родит ему сына. О, это большая удача! Родит сына!.. Он подарит ей много монет и украшений и сделает так, чтобы женщина радовалась жизни. Ингольф, вознеся руки над головой, спел хвалу богу христианскому, после же него – и богам языческим, а особо тепло воспел Фрейю, богиню любви и плодородия. Потом загрустил Ингольф. Садя на полу и слегка раскачиваясь из стороны в сторону, он совсем тихо сказал, что придет однажды ненастный день, когда славный берсерк покинет этот мир. Все будет просто – берсерк не заметит нацеленного ему в грудь острия. Он поднимется на небеса и опробует там все блюда и все вина, которые, может быть, окажутся еще вкуснее этого греческого вина. А когда бесконечное пиршество ему наскучит, он непременно вернется. Ингольф спустился в любимую Свитьод…

К ночи Ингольф ушел.

Два дня в обитель не приходил никто из людей Рагнара. Только всё тот же старик в определенное время приносил еду и уходил. Эйрик и Берест несколько раз пытались заговорить с Аввакумом, но он оказался человеком неразговорчивым и отвечал им кратким «охи» или «най» – «нет» или «да» и удалялся. Если же вопрос требовал многословного ответа, Аввакум вообще молчал.

Эйрик время от времени заговаривал про Ингунн, которая ждет его в Бирке, и про родившегося младенца. На игреца же это наводило грусть. Он думал о том, что, наверное, многие, с кем он встречался на своем пути, уже не числили его в живых. И первая среди них – Настка. Она была теперь так далека, что игрецу иногда казалось, будто ее вообще не было, а было лишь нечто, пересказанное из жизни другого, была Настка, которой он даже не видел, были слова, каких он не произносил, и были травы, что пригибались – но не под его ногой. Долг же остался за ним…

На третий день в обитель пришел Гёде, а вслед за ним – отец Торольв. Но священник уже не был похож на священника. Одежда воина сравняла его со всеми из дружины. И только речи Торольва остались прежними. Когда, к примеру, Гёде вкратце поведал ему о судьбе Эйрика и Береста, священник сказал: «Все мы – зерна в ладони твоей, о Господи! Бросаешь нас, куда хочешь!» На это Гёде возразил Торольву; он считал, что определяющим в судьбе являются человеческие деяния, а не провидение свыше, и, как поступит человек, так ему вскоре и отзовется. Торольв же об этом и слышать не хотел и твердил, что только Господу известно, куда ступит левая нога человека, а куда правая – иной раз человек не хочет идти, а идет, человеку смолчать бы, а он говорит себе во вред. Что здесь правит человеком?.. Воля Господня! Если б не она, то не переплетались бы человеческие судьбы, а разбегались бы друг or друга и рассеивались подобно тому, как рассеивается пыль. И чем больше проходило бы лет, тем дальше становился бы человек от человека. И одичали бы в пустынях, забыв слово «брат»!

А еще отец Торольв рассказал игрецу и Эйрику о коварстве Рагнара. Сказал, что едва только скейд достиг Царьграда и миновал таможню, как заблудшая паства оставила своего пастыря – побросав весы и гирьки, забыв о Боге и святых местах, паства извлекла из тайников оружие и нанялась служить безбожнику Сарапионасу Так оказалось, что товар, весы и священник – не более чем уловка хитрого Рагнара, обман для таможни. Торольв сказал, что не умер с голоду только потому, что в Царьграде нашлось несколько варягов, истинных христиан, щедрых на подаяния. Но чтобы не жить милостыней, священнику пришлось сменить ризы на мирскую одежду. Старик Гёде, слушая эту речь, все усмехался и подмигивал то Эйрику, то Бересту, а потом сказал, что кюриос Сарапионас терпеть не может священников и потому не хотел брать Торольва к себе на службу. Оттого и пришлось попу сменить ризы на грубое платье воина.

Глава 5