Что касается программы будущего правительства, заявил Миколайчик, то Манифест ПКНО не отличается во многом от программы «лондонского» правительства, у него замечания только по заграничным делам. К числу мест в новом правительстве для его сторонников премьер вроде тоже отнесся легко: «Это не важная проблема». О легкомысленном или издевательском отношении адвоката Миколайчика к правительственным обещаниям и документам свидетельствует его характеристика деклараций его собственного правительства. Ну да, записали демократические реформы, так надо было, это не важно – «конъюнктура». Все программы с 1939 по 1944 гг.
Миколайчик во время переговоров пытался доказать, как «тяжела шапка премьер-министра», и дескать, он за нее не держится, но он «не дурак» и согласился на встречу с Берутом. Однако он, как «порядочный человек», не может принять предложения участвовать в новом правительстве без консультаций с президентом и его коллегами по правительству, а также контактов с английским и американским правительствами. Он выразил желание, из тех же соображений «порядочности» и того, что он «не свинья», поехать в Польшу, в Варшаву, для того чтобы встретиться с представителями четырех партий, на которые опирается его правительство, «уговорить и склонить их к объединению с ПКНО». Как доказывал Миколайчик, единственное его разногласие с Берутом – утверждение Берута, что в Крайовой раде народовой представлен весь польский народ. Он, Миколайчик, не может этому поверить. Однако он, Миколайчик, в одном согласен с Берутом, а именно в том, что нужно стремиться к объединению польского народа. Берут и Жимерский в ответ разоблачали «сахарную» риторику премьер-министра, оперируя фактами враждебного отношения «лондонского лагеря» к ППР и КРН. Вопрос о будущем строе Польши во всех беседах оставался открытым. Правда, Сталин вскоре скажет, что в Польше нет условий для коммунизма. И вряд ли они когда-нибудь будут существовать. Для него главное – спокойствие тылов советских войск и создание поляками правительства из «порядочных людей». Но настаивал, чтобы основой правительства был комитет, а проблемы Конституции не важны. В целом шла дипломатическая импровизация, прощупывание пределов, до которых можно было двигаться с оглядкой на союзников. У обеих сторон создалось впечатление, что они способны договориться. Миколайчик при этом играл на затягивание принятия решения, надеясь на изменение конъюнктуры в пользу его правительства/200/.
Явное непонимание Миколайчиком соотношения сил на международной арене раздражало Сталина (как и Черчилля). Раздражало и то, что он не принимал решений. Сталину нужна была быстрота и ясность в польском вопросе. Миколайчик медлил, ссылался на грядущую «традиционную» мирную конференцию. Молотов определил: «Поляки опаздывают». Западные историки польского происхождения (Я. Чехановский) считают, что правительству в эмиграции надо было принимать условия Сталина, фактически – Тегеранской конференции. У премьер-министра после переговоров осталось впечатление, говорил он Заводному, что 9/10 его министров не знали столько о Польше и Армии крайовой, сколько знал Сталин/201/.