Сталин направил телеграмму Миколайчику и послание Черчиллю почти идентичного содержания с оценкой восстания как легкомысленной, безрассудной, ужасной авантюры, стоящей населению больших жертв. Советское командование не может и не должно нести ответственности за варшавскую акцию, поднятую без его ведома. При этом в телеграмме Миколайчику повторялось, что командование Красной армии получило приказ интенсивно сбрасывать вооружение в район Варшавы. (И его не отменяют.) Факт советских сбросов подтверждает разведка 9-й армии вермахта. Это же признают польский военный историк Т. Савицкий и английский историк Н. Дэвис.
В Лондоне и Вашингтоне неразбериха мнений относительно помощи восстанию продолжалась. Иден не верил информации из Варшавы. Черчилль нападал на министра пропаганды А. Д. Купера, почему пресса мало пишет о восстании. Н. Дэвис констатирует этот факт с комментарием, что английское общество вообще не понимает такого явления, как Варшавское восстание. Э. Стеттиниус, госсекретарь США, был сторонником помощи повстанцам. Объединенный комитет начальников штабов считал, что американская помощь «почти невозможна» и «операции такого рода должны проводиться в контакте с русскими». Один из начальников назвал восстание капитальной глупостью/321/. Рузвельт не хотел присоединяться к наскокам Черчилля. Он еле-еле позволил уговорить себя на коротенькое, в девять строчек, лояльное совместное послание Сталину от 20 августа. Как говорилось, он был связан президентской избирательной кампанией. Раздражать Сталина к тому же было опасно, вдруг он изменит мнение относительно войны с Японией. Советской стороне не понравилась апелляция к реакции мирового общественного мнения без знания фактов, «если антинацисты в Варшаве будут на самом деле покинуты».
Молотов, как обычно, был автором черновика ответа Сталина от 22 августа на совместное послание Рузвельта и Черчилля, того наиболее резкого послания с характеристикой восстания и его организаторов: «Рано или поздно, но правда о кучке преступников, затеявших ради захвата власти варшавскую авантюру, станет известна… Каждый новый день используется не поляками для освобождения Варшавы, а гитлеровцами, бесчеловечно истребляющими жителей Варшавы». К политической характеристике Сталин добавил военную: «С военной точки зрения создавшееся положение, привлекающее усиленное внимание немцев к Варшаве, также весьма невыгодно как для Красной армии, так и для поляков. Между тем, советские войска, встретившиеся в последнее время с новыми значительными попытками немцев перейти в контратаки, делают все возможное, чтобы сломить эти контратаки гитлеровцев и перейти в новое широкое наступление под Варшавой. Не может быть сомнения, что Красная армия не пожалеет усилий, чтобы разбить немцев под Варшавой и освободить Варшаву для поляков. Это будет лучшая и действительная помощь полякам-антинацистам»/322/.
Больше Черчилль личных посланий Сталину по поводу помощи Варшаве не присылал.
Одновременно продолжалось выяснение проблем «вокруг Варшавы». 18 августа Молотов вызвал Кларка Керра и запросил ответ у Идена, было ли английское правительство предупреждено заранее о восстании в Варшаве. 18 августа документ был получен. Иден пространно объяснялся с извинениями. Признал, что согласия на призыв к восстанию в Польше не давали, что «слишком удалены от места действий для того, чтобы принять на себя ответственность за призывы, обращенные к полякам». И что это может быть эффективно осуществлено лишь в согласии с советскими властями. Но не преминул уколоть тем, что повстанцы уже две недели сражаются и это говорит о том, что восстание не было так уж плохо подготовлено, как вы утверждаете, и «оно уже является серьезным затруднением для немцев». Вы же сами призывали к восстанию и более активным действиям/323/. Вышинскому пришлось напомнить известную Лондону истину, что приказ о восстании был дан польским эмигрантским правительством до «призывов».
Пик схватки пришелся на 4 сентября, когда, как оказалось, синхронно заседали руководства Великобритании и Советского Союза. Британский военный кабинет, обвиняя СССР в отсутствии помощи Варшаве, грозился в качестве ответной меры наложить на Советский Союз, как теперь говорят, санкции: задержать все конвои с военными материалами для СССР. Правда, подобный шаг не решились сделать. Но Черчилль предложил Рузвельту направить американские самолеты на советские аэродромы без формального согласия Москвы. Поставить Сталина перед фактом и посмотреть, что произойдет. Рузвельт остудил коллегу. Он считал, что это плохо скажется на союзнических отношениях и дальнейшем ходе войны.