Варшавское восстание и бои за Польшу, 1944–1945 гг.

Родился в Восточной Галиции (Австро-Венгрия), в Хороброве (Теперь — Львовская область, машинально отметил Сталин), призван в австрийскую армию, служил в кавалерии, воевал с русскими…

Позже вступил в польскую армию, участвовал в походе на Киев, отличился на Украине, получил чин полковника, командовал уланским полком.

Перед войной имел свои конюшни скаковых лошадей, его породистые кони славились, играл на скачках. Имение графа находилось под Львовом.

Война застала полковника Коморовского в Груденце, где он командовал кавалерийской школой. На фронте находился под командованием Андерса, отступал к венгерской границе, но не смог перейти ее и вынужден был остаться в Польше, затем вместе со своими курсантами попал в плен к немцам, но во время конвоирования в лагерь сумел бежать.

Ему удалось пробраться в Краков. Та он создал подпольное формирование «Военная организация Кракова». Сообщил об этом в Париж. Оттуда пришел приказ о присвоении полковнику графу Коморовскому чина бригадного генерала и назначении начальником обшара № 4 (Краков) Союза вооруженной борьбы. В 1941 году в Лондоне ему заочно присвоили звание дивизионного генерала.

Как военный специалист Коморовский был известен лишь тем, что до войны занимал должность начальника Центра обучения кавалеристов. Чисто военного опыта у него не было совершенно.

Выглядел польский граф довольно непрезентабельно. Это было видно даже на фотографиях, приложенных к справке: невысокий и узкоплечий, весьма невзрачный на вид, с маленьким пожелтевшим лицом, с глубокими морщинами и впалыми щеками, лысый, с усиками провинциального клерка.

И — неожиданный факт: генерал Коморовский является родственником (по женской линии) эсэсовского генерала фон дем Бах-Залевского. Кажется, кузен… Очень интересно!

Досье Коморовского содержало и еще один довольно интересный документ. Это была копия письма польского эмигрантского правительства в Лондоне, направленного в Польшу. Письмо было довольно свежим.

«В случае победы СССР над Германией, — указывалось в этом директивном письме, — это будет угрожать не только интересам Англии в Европе, но и вся Европа будет в страхе. Считаясь со своими интересами, англичане должны будут приступить к мобилизации сил в Европе против СССР. Ясно, что мы станем в первых рядах этого европейского антисоветского блока… Нельзя представить себе этот блок без участия в нем Германии, которая будет контролироваться англичанами».

Новая встреча со Сталиным

Следующая беседа Миколайчика и членов польской делегации со Сталиным состоялась 9 августа 1944 года.

Теперь надо было уже впрямую говорить о Варшавском восстании. Но начал Миколайчик не с этого. Он заговорил о своей недавней встрече с представителями ПКНО, о последовавшей затем беседе с В. Молотовым и о своем желании как можно быстрее попасть в Лондон, чтобы доложить своим коллегам подробности переговоров. Сам он-де не имеет полномочий, чтобы довести их до конца. Однако уверен, что лондонское польское правительство будет сотрудничать с Комитетом, ибо у польского правительства имеется стремление сделать это.

— Да, это было бы очень хорошо, — заметил Сталин.

— Я понимаю, — продолжал Миколайчик, — что маршал Сталин хотел бы, чтобы польское правительство было демократичным…

— Да, это правильно, — снова кратко комментировал Сталин.

И Миколайчик, явно ободренный этими краткими замечаниями, продолжал:

— Маршал Сталин сказал, что Польша полевела. Но, как я это понимаю, это не означает, что Польша должна быть коммунистической. Я понимаю эти слова в том смысле, что все демократические партии в Польше должны протянуть друг другу руку.

— Да, именно так я это понимаю, — ответил Сталин.

Чтобы закрепить успех, как ему казалось, очень удачного вступления в беседу, Миколайчик заявил:

— Из конституции польское правительство выбросило все антидемократические параграфы…

Сталин удивлено поднял брови и тут же подал польскому премьеру небольшой политический урок:

— А разве можно выбрасывать из конституции параграфы? Конституцию можно принять или отклонить…

Миколайчик не сразу нашелся, что ответить. Но затем продолжал уже подготовленную заранее речь:

— Я не намерен сохранять конституцию 1935 года. (В этом — «я не намерен», помимо его воли прорвалось неуемное желание власти этого деятеля, его страстное желание стать первым и единственным, польским политиком европейского масштаба, равным лидерам великих держав. Он и сам не заметил, как в его речи проявились тенденции и риторические приемы его кумира и протектора Пилсудского.)