Варвар, который ошибался

– Чушь, Олник, – терпеливо сказал я. – Если ты исчезнешь, то сам не сможешь видеть, ослепнешь… Даже я, неуч, знаю о преломлении света.

– Эх, ты, дважды неуч, ты исчезаешь из внешнего мира и перемещаешься в тонкий, оставаясь во внешнем. И так ты сможешь видеть истинное обличье всякого существа!

О боги! Железная логика!

Олник запел:

Бабы – дуры! Я – хорош!

И меня не проведешь!

Бабы дуры – я красавец,

Не ценю их ни на грош!

Я выметнулся из фургона, и явился на таможенный двор, и поговорил с капитаном Карибдизом. Разговор наш занял около пяти минут. Затем я вернулся в «Чашу» и увидел несколько пар вопрошающих глаз. Пока я отсутствовал, к нашей компании присоединился Самантий – был он бледен, чем-то взволнован и постоянно вытирал лицо цветастым платком.

Я откашлялся и сказал:

– Есть два типа честных людей – алчные людоеды и маньяки. Капитан – маньяк. Груз он нам не отдаст ни за какие взятки, но, поскольку мы предались в его руки добровольно, а не были пойманы на контрабандном маршруте – преследовать нас он не имеет права, я всего лишь уплатил немаленький штраф. У капитана – крайняя степень нравственной чистоты. Убил бы!

По глазам Виджи я понял, что мне – снова! – удалось ее шокировать. Возницы и Тулвар хранили разумное молчание: прекрасно знали, какая это дрянь – врожденная честность.

Я тяжело оперся о стол, звякнули опустошенные тарелки, посмотрел на Виджи и сказал:

– Как и любые крайности, излишняя честность ужасна. Это не добродетель, о нет, это порок, вот как у эльфов – неспособность ко лжи. – Я подмигнул доброй фее. – Честный человек вовсе не означает – хороший человек. Карибдиз не рассудочно честен, он болен честностью с рождения, это его врожденный порок, как косоглазие, хвост или мягкое темечко у взрослого. Такой же порок, как лень, глупость или жестокость. Как же он до чина капитана-то дослужился, интересно… Ну… Виджи, вот тебе банальный пример: от недужного необходимо скрыть, что он болен, и тогда, возможно, недуг отступит. Так бывает, и часто. Понимаешь? Но человек, страдающий честностью, на вопрос больного ответит – да, конечно, ты болен, болезнь твоя, как говорят врачи, смертельна. Что в таком случае случится с недужным, а? То-то же. Ох, Виджи, все мы по-своему ужасны, кто-то больше – кто-то меньше. Но люди, в которых нашли свои отражения любые крайности – ужасны стократ.

Моя эльфийка просто молча кивнула. Она поняла.

Я обрадовался.

Раньше мне приходилось тратить куда больше слов и энергии, чтобы она уразумела, что к чему в мире людишек.

Самантий рыкнул, что-то пробурчал под нос, затем взглянул на меня:

– Что делать будем, Фатик?

– Встанем на обочину, улыбнемся и помашем грузу. Затем повесим барабан на шею и уйдем на закат, играя похоронные марши. – Я закашлялся: кошки драли мое горло без всякой жалости. – На самом деле, мы дождемся сумерек и похитим груз. Вернем его, как выражаются мои друзья из хараштийских низов… взад. Пишется вместе. – Я взглянул на возниц, – вы достанете четыре масляные лампы. Это для Лукового пути. И убедитесь, что лампы – заправлены. Ехать мы будем во тьме кромешной, и от ламп будет зависеть наша жизнь. Сейчас я схожу, разведаю обстановку, подсчитаю количество таможенных солдат, то да се. А вечером… совершим акцию. К счастью, у нас есть ударная сила – тролль. Если Карибдиз будет слишком ерепениться, я его убью.

Добрая фея кивнула:

– Мы убьем.

Господи, как же я любил ее!

Варвар, если дело требует – соври.

Врать следует так, чтобы тебе поверили.

Хотя лучше сказать правду.

14

Я сказал, чтобы меня ждали, и ждали терпеливо, я, мол, вернусь, и убрел на рекогносцировку, затенив лицо шляпой. Без оружия я чувствовал себя новорожденным младенцем, которого каждый – ну, почти каждый – может безнаказанно шлепать по попке. Еще одна запись в счете для капитана Карибдиза. Эта сволочь лишила меня не только груза, но и оружия, а для унижения варвара Джарси нельзя придумать ничего лучше!

А черно-багровая туча медленно, но неумолимо приближалась. Ее нес на плечах неизвестный мне пешеход. Он брел, шаг за шагом, к одному ему ведомой цели, с маниакальным упорством переставляя ноги, и в этом был, в общем, похож на меня. Однако же я ни за какие коврижки не стал бы встречаться с этим пешеходом нос к носу.

До Авандона туче оставалось не более тридцати миль.

Нет, меньше. Уже меньше.