Текмесса осматривала рядом стоящих с ней в строю Профою, Фалестриду и Ксанфу, слушая, как те спорили о том, как же Артуме удалось всего двумя стрелами одолеть медведя. Ксанфа утверждала, что это далеко не медведь, потому что ни одна стрела не пробьёт его шкуру; Фалестрида спорила с ней и говорила, что новое поколение амазонок и не на такое способно; а Профоя соглашалась с Фалестридой, однако заявляла, что медведь был убит в голову, и даже, возможно, в глаза.
— Это детёныш медведя. И я отсюда вижу, что из его глазниц торчит по стреле, — Текмесса сказала это очень уверенно, поэтому у подруг не возникло сомнений в её правоте, — подождите…
Амазонка выбежала из строя и направилась к Ипполите, крича об опасности впереди. Однако царица и сама уже видела, как в направлении к Артуме мчалась медведица. Выхватив меч, она устремилась к дочери, а Текмесса вернулась к строю, зазывая воительниц помочь.
Артума замерла около трупа медвежонка, с испугом смотря, как на неё двигалась его мама. Поравнявшись с девочкой, медведица откинула её несильным ударом и склонилось над своим ребёнком. От удара Артума отлетела на несколько метров. Она припала к земле, боясь пошевелиться.
Ипполита подбежала к медведице сзади и воткнула в её спину меч. Она повисла на ней, разрезая её плоть вдоль позвоночника. Медведица заревела от ярости и резко повернулась, замахнувшись лапами. Удар пришёлся Ипполите в правый висок. Оглушённая и дезориентированная, царица упала на спину.
Вблизи послышались голоса, рёв медведицы, звуки боя, однако она лежала безучастно и смотря в ясное небо, слегка скрытое листвой деревьев. Кто-то склонился над ней и начал что-то говорить. Затем с неё сняли шлем и понесли во дворец.
На уличной скамейке сидели Кима с Ликой и обсуждали утреннюю ситуацию. Был поздний весенний вечер, и солнце понемногу уходило за горизонт, на прощание освещая Фемискиру приятным багровым оттенком. Местные амазонки занимались своими привычными вечерними делами: кто-то готовил в домах ужин, ожидая прихода своих дочерей; кто-то только возвращался с пастбищ и полей; а кто-то — с морского берега, где находился местный рынок и где девушки торговали с римлянами.
— Жаль Артуму… она так ждала своего посвящения… а в итоге чуть своей мамы не лишилась… — Кима смотрела вниз на каменную дорожку, по которой деловито бегали муравьи, — насколько я знаю, она сейчас не отходит от матери.
— Это точно… Как там Ипполита? Она так и не очнулась? Ты была у неё? — Лика проследила за взглядом подруги и тоже начала наблюдать за муравьями.
— Моя мама была. Я видела её вечером на рынке. Говорит, что царица очнулась, но всё время лежит в кровати и стонет от боли. Видимо, медведица много сил вложила в тот удар… — Кима повернулась к Лике, — будет очень плохо, если Ипполита останется в таком состоянии на всю жизнь. Жаль её…
Лика в ответ промолчала, подумав, что лучше бы Артума утром действительно лягушек наловила вместо того, чтобы убивать медвежонка. Несмотря на комичность такой ситуации, лягушки вызвали бы смех и задор, зато все остались бы целы.
Кима осмотрела свои доспехи и поправила ножны — этим вечером, вплоть до утра, она с Ликой должна была выйти в городское патрулирование:
— Ну что, Рыжик, солнце вот-вот исчезнет. У этих муравьёв своя работа, а у нас — своя. Пора нам выдвигаться. Готова? — Кима на прощание взглянула на муравьёв.
Лика кивнула и встала вместе с подругой. Девушки медленно побрели по главной улице города мимо дома Климены, где в окне виднелся её силуэт; дома Профои, которая стояла у дверей и ждала возвращения двух своих дочерей; храма Артемиды, в котором в такое время никого из амазонок уже не было. По одному из закоулков улицы проходила Ксанфа — видимо, торопилась домой на ужин, после которого вновь уйдёт дежурить у постели царицы; напротив её дома находился дом Орифии, но в его окнах было темно и безлюдно — видимо, она тоже дежурила у постели сестры. Дойдя до конца улицы, где находились тренировочные площадки, Лика с Кимой услышали детские крики и разговоры.
— Когда-то мы здесь тоже игрались, помнишь, Рыжик? — Кима с приятной ностальгией улыбнулась и осмотрела детей, которые были заняты всевозможными делами: боролись на песке, били грушу, размахивали деревянными мечами, а одна девочка, совсем маленькая, сидела на плечах у тренировочного чучела и что-то кричала другим детям.
— Ты так и хранишь свой тренировочный меч? — спросила с улыбкой Лика.
— Конечно! — с удивлением ответила Кима, будто по-другому и быть не могло.
Они отошли от площадок, но с приятной грустью продолжили смотреть в их сторону. Лика потянулась к себе за пазуху, а затем резко увела свои руки за спину:
— Лиска, а я ведь помню, какой сегодня день! Не думай, что я забыла!
Кима нахмурилась:
— Что, очередная годовщина того случая, когда нас с тобой наказали за драку и посадили по домам? Вот так праздник-то!
Лика проигнорировала её недовольство и протянула цветок: