— …мы знали, что римляне воевали с самнитами, поэтому наши разведчики работали на их территории круглосуточно, отслеживая все перемещения римских отрядов. Мы планировали дождаться ухода римских легионов из республики, чтобы следом пустить в их города наши войска. На вашу территорию разведчики в это время тоже заходили, но лишь на границу — вглубь идти не было смысла. — Он закашлял. — Как вы говорите, ваша черноволосая разведчица была на римской границе, так что очень возможно, что именно наши скифские отряды её и убили.
Орифия уточнила:
— Мы обнаружили Гарпу, захороненную среди травы и сорняков, а её тело лишь слегка было прикрыто землёй. Это вы всех так хороните?
Харс задумался:
— Мне кажется, при попытке по-быстрому скрыть труп так будут действовать любые отряды. Да хоть ваши взять. Вы разве не приказываете своим разведчицам прятать тела убитых единичных врагов?
Ипполита кивнула — в его словах была правда:
— М-да, действительно… Я никогда не интересовалась тем, как именно наши разведчицы прячут тела варваров…
Харс продолжил:
— Когда наши разведчики заметили, что безгрудые… простите, амазонки стягивают все свои войска на римскую границу, и мы увидели, что не такая уж и большая у вас армия, мы всерьёз начали думать, что можно захватить Фемискиру и использовать её как плацдарм для наших гарнизонов перед их выброской на территорию римлян. А так, мы сразу поняли, что войны между амазонками и римлянами не будет, — он усмехнулся, — простите, конечно, но куда вашим войскам мериться силой с целыми легионами?
Мирина внимательно следила за его повествованием:
— А почему тогда между тем днём и атакой на Фемискиру прошло целых десять лет?
Харс потускнел:
— Римляне очень долго не выводили основные войска из городов, из-за чего мы в конце концов перестали их ждать, однако оставили своих разведчиков на вашей земле. Вот они-то потихоньку и ликвидировали ваши пограничные отряды, но это было от безделья — никаких приказов от командиров на ваш счёт не поступало. А два месяца назад мы всё же решили напасть на Фемискиру, чтобы перебросить наши войска поближе к римлянам — это дало бы нам много преимуществ.
Ипполита расстроилась. Она отошла в угол тюремной камеры и от отчаяния опустила голову:
— Вот так значит, да… Я теряла своих лучших пограничных амазонок в больших количествах, а, оказывается, их убивали просто от безделья! От безделья! Слышала, Орифия? Твою любимую Гарпу убили от безделья!
Мирина сочувственно обняла царицу и вывела её из камеры. Двигаясь по коридору, царица плакала, чувствуя собственную неспособность к управлению племенем. Оставшаяся в камере Орифия взглянула Харсу в глаза и сжала руки в кулаки:
— Ну что, теперь я с тобой одна поговорю! Это тебе за мою Гарпу! — она ударила мужчину в челюсть, — Это — за талантливую Текмессу! — удар пришёлся в переносицу носа, — Это — за умелого врача Ксанфу! — она ударила тыльной стороной кулака по его затылку, — Это — за сильную и мужественную Профою! — тыльная сторона кулака задела Харсу правое ухо, — За малышку Андромаху! — поваленный на кровать мужчина получил удар в грудь, — За всеми любимую Фалестриду! — Орифия пнула ногой его лицо, — А это — за всех остальных наших амазонок! — она начала пинать его.
Харс от ударов упал с кровати на пол, а разъярённая Орифия продолжала его пинать, пока не лишилась сил. Наконец она выдохнула и вышла из камеры, крикнув мужчине из коридора:
— Завтра я опять зайду!
Лика в темницу к Харсу не шла, а летела. Специально для такого случая она надела свои самые красивые трусики белого цвета; белую рубаху она помыла в морской воде, и сама в ней тщательно помылась. Идти решила в рубахе — она думала, что Харсу будет приятно, когда он снова увидит её в его же одежде. Рубаха обсыхала прямо на ней, сильно облегая её тело и откровенно показывая всем её приподнятую аккуратную грудь и стройную талию. Она так торопилась к нему, что, выходя из своего дома, не стала тратить время на шнуровку сандалий, поэтому пошла босой. Что делать со своими волосами она так и не поняла, поэтому оставила их распущенными, как и привыкла ходить в обычные дни.
Зайдя в темницу и встретив у входа двух сторожевых амазонок, она не проговорила, а пропела:
— Я к Харсу. Дайте ключ от его камеры.
Одна из амазонок протянула ключ и с улыбкой спросила:
— Всё-таки надумала родить ребёнка? А Кима что скажет?
Уже спускающаяся вниз Лика уверенно соврала, крикнув:
— Она знает об этом!
Открывая дверь в камере Харса, Лика удивилась, увидев его лежащим на полу. Она забежала внутрь и наклонилась к его лицу: оно было заплывшим и покрытым засохшей кровью. Затем она разглядела и лужу крови под его телом:
— Харс! Очнись! Харс!
Она начала тормошить его за плечи, вглядываясь в его глаза. То ли он не дышал, то ли Лика, будучи напуганной, не слышала его дыхания.
— Харс!
Она прижалась к нему, держа его голову на своей груди — полностью поднять большого и тяжёлого Харса она бы не смогла.
— Харс! Пожалуйста! Очнись!
Она обхватила его голову и начала гладить. Заметив, как на мужчину упали её слёзы, она поняла, что заплакала.
— Харс!