— Да, знаю. Но я реалист, — деловито ответил Ферди, подцепив на вилку кусочек картофеля. — Жизнь научила не удивляться и относиться ко всему философски. Да брось ты, Джон. Ничего такого я в этом не вижу, поверь. Мужики что, не люди? Скажи, он красив?
— Да, — живо откликнулся Джон. — Очень. У него глаза… рот… — Но заметив торжествующий блеск на дне кофейно-молочных глаз и чересчур понимающую ухмылку, рассвирепел так, что сорвался на крик: — Ты соображаешь, что говоришь, идиот?! Соображаешь?! Представь, что я вдруг выдаю тебе нечто подобное. «Ферди, ты сладенький педик…» Где после этого мои зубы? На твоем кулаке.
— Не кипятись. Не тронул бы я твои зубы. Но в глаз бы ты схлопотал, это точно. За сладенького педика.
— Вот видишь. А меня, значит, можно заподозрить в таком дерьме? Мать твою, докатились. Я тащусь от парней. Черт бы тебя побрал, Мудак Великолепный!
— Не от парней. От парня. И, между прочим, столь неадекватная реакция свидетельствует… — Наткнувшись на гневно полыхающий взгляд, Ферди притворно шарахнулся, закрываясь скрещенными руками. — Надеюсь, ты не припрятал в кармане скальпель?
— Припрятал, не сомневайся. Для таких вот философски настроенных говнюков. Так что лучше тебе воздержаться от психоанализа.
— Да я уже умолкаю, Джон. Ни словечка на эту тему, богом клянусь. Сейчас мы допьем всю эту чертову водку, а потом ты покажешь своего потрясающего соседа. В гости-то пригласишь, или мне уже ни хрена не светит?
— Приглашу, — слабо улыбнулся Джон. — Увидишь, как я живу.
— И с кем.
— Блядь, ты заткнешься, придурок?
Ферди заразительно расхохотался.
И Джон не выдержал — прыснул. Сердиться на славного Ферди? О, боже, какая чушь…
Пока допивали чертову водку, снова начался дождь. Пришлось заказать ещё. К ней присовокупилась новая партия свежих закусок, от одного вида которых даже при осоловелой сытости организма желудочный сок весело забурлил. Потом сладкоежке Ферди захотелось пирожных, и он заказал две коробки на вынос.
— Задобрим твою мегеру.
— Мегеру? — Мысли в хмельной голове перетекали мутно и тяжело. — Она не мегера. — Почему-то Джон решил, что речь идет о домовладелице. — Я же тебе рассказывал, пьяная бестолочь. Она чудесная женщина. Добрая, мудрая. Сущий клад. И приняла меня как родного.
— Не понял. — Ферди громко икнул. — Черт, извини… Не понял — так она всё-таки женщина, эта твоя… Шерлок?
— Моя Шерлок? — Джону тоже страшно захотелось икнуть, но он сгруппировался и героически подавил малоприличный звук. — Почему она женщина? Она мужчина. А ещё она ядерная зараза. Минное поле. Гром среди ясного неба. И вообще козел.
— Та-ак… — По лицу Ферда пробегались неясные тени. — Кажется, я запутался, и не совсем понимаю, в чем тут подвох. Но, думаю, на месте всё станет ясно. Нам пора.
Из-за счета они спорили шумно и долго, и снова едва не поссорились. В итоге победа осталась за Джоном с его плебейской щепетильностью, и с досады Ферд прихватил бутылку баснословно дорогущего коньяку — пирожные запить.
В салоне такси Джон вдруг вспомнил о времени.
— Который час?
— Четверть одиннадцатого.
— Надо бы позвонить. Мало ли…
— Звони. Она у тебя что, очень нервная?
— Бывает. И сколько можно повторять — у меня не она, а он.
Таксист бросил недоуменный взгляд и презрительно фыркнул, пробубнив что-то явно не лестное.
— Разберемся, — сказал Ферди, зевнув широко и вкусно.
Шерлок ответил на пятом гудке:
— Я занят.
— Значит, не спишь. Мы тут с Ферди. У нас коньяк и пирожные. Не возражаешь?
— Против пирожных и коньяка? Не возражаю. Вези.
И отключился.
— Слава богу, дело улажено, — облегченно выдохнул Джон. — Знаешь, по-моему, он даже обрадовался. Точно — обрадовался. Какой же он всё-таки…
— Джон, ты улыбаешься как дебил.
— А я улыбаюсь?
В покачивающемся тепле они задремали, привалившись друг к другу плечами и время от времени сталкиваясь головами.
Кэбмен посматривал в зеркало и тихо шипел. Затормозил он намеренно резко, и оба седока вмиг очнулись от дремы, ощутимо врезавшись в спинки передних сидений.
— Ты что творишь, гад? — возмутился Ферди. — Укокошить нас вздумал?
— Приехали, господа, — невозмутимо ответил таксист. — Платите по счету.
— Хрен получишь на чай. Выбирайся, Джон.
В квартиру входили крадучись — берегли покой миссис Хадсон, о существовании которой Ферд наконец-то вспомнил, правда, лишь у дверей квартиры.
— А мы не потревожим старую леди?
— Бог с тобой, — негодующе замахал на него Джон. — Она вовсе не старая. Она просто леди. Тшш, не топай как слон.
Они попеременно шикали друг на друга, толкались и пьяно хихикали. В итоге с грохотом опрокинули вешалку и замерли с раскрытыми ртами и выпученными глазами.
— Твою мать…
Но миссис Хадсон на шумную возню в прихожей не откликнулась, деликатно проигнорировав ночной беспорядок. Бывает. С мужчинами такое бывает. И, боже мой, это совершенно не её дело.
А может быть, она просто очень крепко спала, убаюканная барабанной дробью дождинок и невесомым теплом любимого гагачьего одеяла.
В сумеречной гостиной оба не выдержали — рассмеялись.
— Ты хотя бы поднял эту чертову вешалку?
— Не помню. А ты?
— Кажется, нет. Буду уходить, подниму.