Джон смущенно откашлялся, мысленно ругая себя — вряд ли его идею можно назвать удачной, а этот разговор уместным. Но, так или иначе, его это потихонечку грызло, и, спрашивается, зачем надо мучиться? Вот же он, Шерлок, который ответит на все волнующие вопросы и разрешит все загадки. — Мне не дает покоя один момент. Глупость, конечно, и тем не менее…
— Ну-ну?
На секунду замявшись, Джон ринулся с места в карьер: — Что случилось с одеждой Ферди? Тогда…
Шерлок вдруг заметно напрягся, обнимающие Джона руки предательски дрогнули, и всё это потрясло Джона до глубины души — оказывается, не так уж и безобидна терзающая его тайна. — Тебя интересуют подобные пустяки?
— Не думаю, что это могут быть пустяки. — Ревность вцепилась в сердце стальными челюстями — того и гляди вырвет кусок. Душа уходила в пятки. Грудь горела от предчувствия катастрофы. — Тебе придется ответить, Шерлок.
— Нет.
Это отрывистое, короткое «нет» пронзило Джона насквозь — господи, неужели?
— Почему? За этим кроется что-то…
— Ничего опасного для тебя, — прервал его Шерлок и отстранился. — И тем не менее я не отвечу.
Джон молча поднялся и вышел в кухню. Его трясло, мысли путались. Что такого могло случиться, неопасного, но при этом категорически не подлежащего обсуждению между людьми, ближе которых и представить нельзя? Шерлок вошел следом и в замешательстве замер в дверях.
— Джон…
— Всё нормально. Не хочешь, не говори.
— Я хочу. Но не могу.
— Почему? — Джон обернулся и даже трястись перестал — настолько жалобно смотрел на него Шерлок. — Неужели есть что-то такое, чего я не имею права услышать?
— Получается, да. Но мой взгляд, полная чушь, только вот Ферди… Ферди это показалось едва ли не поводом для самоубийства. Я долго его успокаивал и поклялся никогда не рассказывать о произошедшем тебе. А клятвы свои я держать умею. Знаю, что произвожу впечатление человека беспринципного и далекого от сантиментов, но это не так, и потому твой вопрос предпочту оставить открытым. Очень надеюсь, что ты не пустишься по проторенному пути и не уложишь нас с Ферди в одну постель. Даже на пять минут. — Шерлок вздохнул и добавил: — Я чист перед тобой, Джон.
Чист? Джона словно током ударило. Ну конечно! Боже, какой я осел, с облегчением думал он. В памяти тут же всплыла картина: им с Ферди чуть больше семнадцати, и они, беспечные и молодые, напропалую веселятся на одной из забойных вечеринок. Впереди учеба и свобода, большие города и возможности, дороги, убегающие в безбрежную даль. Воображение уносит их на вершины самых роскошных песчаных замков, они много пьют и много смеются. А потом, как наяву, Джон увидел их обоих в тускло подсвеченном фонарями сумраке, сквозь который, надрываясь и матерясь, он волок бессознательно пьяного Ферди, надеясь что этот слабак, этот желторотик не ткнется мордой в один из бордюрных камней. И как того выворачивало у каждого мало-мальски густого кустика. И как дрожал Ферди от слабости, площадно кроя весь белый свет и пытаясь сорвать с себя загаженные рубашку и брюки. И как утром, белее мела и зеленее первой весенней листвы, требовал с Джона клятву, что «ни одна живая и даже дохлая душа не узнает об этом стыдобище», и как клялся сам, что скорее перережет себе горло, чем позволит ещё хоть раз тупо нажраться и дойти до такого позора.
Как видно, с Шерлока тоже была взята подобная клятва. Ах, Ферди, Ферди… И всё-таки ты чертовски великолепен. А ещё более великолепен потому, что не позарился на корсиканский минет.
Джон улыбнулся и посмотрел на Шерлока с нежностью. — Хочешь сказать, что сам за ним убирал?
— Всё-таки ты догадался. — Шерлок старательно изображал досаду — как плохо, как отвратительно плохо, что страшная тайна Ферди раскрыта! Но Джон-то видел, какое овладело им облегчение. — Надеюсь, наш Фердинанд не узнает об этом? Он этого точно не переживет.
— Наш Фердинанд не узнает, — продолжал улыбаться Джон. — Хотя, как сказать. Думается, в последнем разговоре мы поняли друг друга не совсем правильно, говоря, как нам казалось, об одном и том же, а на самом деле… В общем, он это уже пережил. А теперь покажи, и желательно как можно точнее, какого размера сэндвич ты хотел бы засунуть в рот.
— Как можно точнее? С удовольствием, Джон…
Не только постельными безумствами жили они, хотя, получив вседозволенность и свободу, выпустив на волю свои желания, отдались страсти сполна. Между ними было нечто гораздо большее, чем эрекции и оргазмы, оральные ласки и массаж простаты, от которого оба одинаково сходили с ума, между ними было столько тепла, что в нем легко растворялись любые недоразумения.
Так поначалу виделось Джону.
А потом прилетела «первая ласточка».
*