Силы разом оставили, и Джон кулем повалился на образцово-показательное покрывало. Подушка великодушно приняла его приглушенный стон. Горло сухо саднило, легкие пламенели, словно всё это время он слушал Шерлока именно так — затаив дыхание, впитывая каждое слово кожей.
Черт бы побрал всё на свете! Какая всё это несусветная глупость!
Шерлок, Шерлок, Шерлок… Ну о чем же тут думать? Я люблю тебя. Люблю безумно, страстно, и на всю жизнь. Ты прав, конечно же, прав. Но даже если не прав, трижды не прав, какая, собственно, разница? Уйти от тебя — боже, ну что за выдумки?! На минуточку расстаться немыслимо. Только с тобой, только рядом. Где ты, там и я. А если снова начнешь не по делу трепаться, всегда можно тебя заткнуть. Сказать, например: «Рот свой блядский закрой», а потом поцеловать, да поглубже, чтобы даже пикнуть не мог. Я так глубоко буду тебя целовать, Шерлок, и так долго, что, возможно, ты совсем разучишься говорить…
От сладостной перспективы укрощения и перевоспитания Шерлока гормоны в крови закипали, и в ожидании далекого утра Джон маялся в ненавистной кровати. Неудобно, узко, мягко, жестко, холодно, жарко — всё сразу. И главное, пусто. Так страшно, так ужасающе пусто. Не кровать, а пыточная. Когда же рассвет?!
Маялся, маялся, но всё же уснул, и проснулся раньше обычного, на удивление бодрым и деятельным. Это чудесно, что времени более чем достаточно — и душ горячий принять, и завтрак приготовить, и Шерлоку сказать, что любит его до чертиков, до озноба. Ничего в их жизни не изменилось. Проснется он, выйдет в теплую кухню, а тут пожалуйста — свежие хрустящие тосты, омлет с жареным луком, кофе и Джон, сияющий как купол тысячелетия***.
Накинув на плечи халат, он устремился вниз, ступая как можно бесшумнее — вполне вероятно, Шерлок тоже провел не совсем уютную ночь, и теперь крепко спит, наверстывая упущенное. Раньше времени не стоит его тревожить. Но к изумлению Джона в освещенной кухне кипела жизнь, и присутствие Шерлока обозначалось негромким постукиванием и позвякиванием. Хм… Да ложился ли он вообще? Джон прошмыгнул в ванную, открывая воду погорячее и с рекордной скоростью принимая душ — смыть, смыть с себя следы вчерашнего помрачения и предстать перед Шерлоком обновленным и преданно любящим: я твой, Шерлок, по-прежнему твой. Бери прямо сейчас…
Позвякивание и постукивание имело совершенно определенный источник — Шерлок обхаживал свою бесценную лабораторию, перед которой был неоспоримо виновен, забросив её в угоду любовной страсти. Пробирка в его руке хрустально поблескивала, и сам Шерлок показался Джону хрустальным.
О чем тут думать, господи?
Но не бросаться же ему на шею с порога, и вместо того, чтобы подойти и обнять, прижавшись распаренным, измученным телом, прошептать на ушко: «Представляешь, я снова забыл трусы…», Джон мрачно буркнул «привет», потуже затянул пояс халата и занялся кофеваркой.
— Вижу, ты и в самом деле подумал, — раздалось у него за спиной.
Что за глумливая нечисть овладела его речевым аппаратом в этот решающий, можно сказать, судьбоносный момент, так и осталось для Джона загадкой, но он совершил очередную роковую ошибку: развернулся к Шерлоку и широко ухмыльнулся, призвав на помощь весь имеющийся сарказм: — А ты всё ещё продолжаешь удивляться, что кто-то в этом мире способен пораскинуть мозгами? Кто-то, чье имя не Шерлок Холмс? Да, представь себе, я подумал. Очень хорошо подумал. И…
— Можешь не продолжать, — ответил Шерлок, осторожно вставляя пробирку в держатель, — я уже понял. Что ж… Выходит, не стоило слишком увлекаться иллюзиями. Это всегда заканчивается одинаково.
— Да неужели? — продолжал ухмыляться Джон, чувствуя, как спина покрывается панической влагой — какого дьявола происходит? И что, господи Иисусе, вытворяет его язык?
Шерлок вздохнул, посмотрев безысходно-печально — даже глаза обожгло. — Вряд ли ты смиришься с неудобствами моего характера, Джон. В твоей непримиримости я уже успел убедиться. На мой взгляд, не самое полезное в отношениях качество, но наши отношения, насколько я понимаю, перешли в стадию завершенных, и я ничего не могу изменить…
Джону оставалось только одно — дышать глубже и постараться не спятить от происходящей нелепицы. Сердце исходило беззвучным криком: скажи ему, скажи прямо сейчас, дурак ненормальный! Но рот оцепенело молчал, и только кадык судорожно вздымался на чисто вымытой шее.
— Устроиться тебе, полагаю, негде, — продолжал рассуждать Шерлок. От печали не осталось даже следа — лишь сухая деловитость и озабоченность. — И это не удивительно. Вряд ли во второй раз может так повезти… Так что на какое-то время могу уступить это славное обиталище — живи. Уж я-то точно найду место для проживания.