Вас приветствует солнцеликая Ялта!

Лопнула терпячка и у Алёнки. Она то и дело ловит бабку за палец, тянет с лавочки к ингаляторию.

Бабка упирается толстой коровой, что на верёвке тащат на базар.

Наконец – время!

Алёнка первой влетает в ингаляторий. Захватывает бабке стул у свободного аппарата.

Не глянулось Колёке дышать подогретой морской водой и настойкой календулы.

Но когда перешли в другую комнату на косточковое масло, он несколько повеселел.

В пару сипели едва различимые аппараты. Едва угадываемы у них и страдалики – сидели и дышали в трубочки.

Пар… сипение… Как в кочегарке какой.

Ему занимательней было здесь.

Маслом дышат меньше.

Народу пустовато. Никто из медсестер не смотрит. Свободы через край! Хоть дыши, хоть не дыши. А хоть дыши всеми маслами. Всеми взаподряд!

Бабка так и делает.

Отдышала свои пяток минут по песочным часам – от косточкового масла перебегает пугливой сытой мышкой к абрикосовому.

К шалфейному.

Ещё к какому-то.

Ещё к какому-то…

Следом за ней ко всем аппаратам подлипает и Алёнка.

Колёка вывалил на них растаращенные гляделки.

– Ума не дам… Ты чё впрохладь сидишь пенёчком на одном месте? Примёрз? – подпекает вшёпот бабка. – Давай дыши со всеха! На халявку чё не дышать? По бумажке, эта дыхалка стоит копеюхи на раз. А мы, стахановцы, в кажную забежку сюда надышим ого-го на скоко рублевичей!.. За Алёну и копья не плачено. Ей эта леченья нужна, как зайцу зеркальце. А ты поглянь, как старается, на бабку глядючи… Давай-но безразговорочно дыши!.. Что за подсмешки… Иля ты тряхнулся мозгой?

– Да можно только пять минут! Вы ж потравитесь!

Бабка морщится:

– Э!.. Трещишь, как старая телега! А послушать нечего… Никого ж не отправили к верхним людям![19] Пока ишшо ни одного отравленника отсюдушки не вынесли! И своей ходкой ни один не ушёл отседова на вечную жизню…

– Ти… Будешь зариться на дармовщинку – лоб полысеет… – бормочет Колёка.

Бабка кладёт тёплый мягкий ковшик ладони Алёнке на голову.

– Нам это не угроза… Давай, внуча, дыши и за дядь Колю… Будем с тобой и за дядю дышать, раз он моей умности не ухватывая…

Бабка с внучкой уже чумеют.

Зелено в глазах. Голову подкруживает.

Понимает бабка, надо кончать. И она со вселенским сожалением вышатывается из плотного пара.

Подъехало на троечке милое времечко. После ингаляции нельзя час говорить!

Битый час они молча выждали на скамейке и поплелись, как черепахи, в водолечебку на кислородные ванны.

И после ванн обязательно надо отдежурить полчаса в комнате отдыха.

Лавки широкие. На дерматине.

Полумрак. Смирно. Уютно.

Разговаривать нельзя.

Сидели, сидели бабка с внучкой и попадали снопиками в сон. Как в омут.

Жуёт Колёка губы, зло пялится на задёрнутое плющом тёмное окно.

За окном, через дорогу, пляж, море.

А ты кисни, как тесто, в этой распаренной полутьме да жди. А чего ждать? Чего?

Уже ближе к вечеру проснулась бабка-царёха.

Куда ж теперь?

На море не сунешься.

Люд уже с пляжа и толпами течёт, и тянется тонкой вожжой.[20]

Наша троица понуро бредёт по набережной в столовую.

Натыкается на берегу на скамейки одна над одной, как на стадионе или как в греческом театре под открытым небом.

Панамкинский народишко важно сидит и дышит морем.

– Давай и мы подышим морем! – Алёнка брызнула к свободному месту.

Бабка колышется следом.

Добежала Алёнка до скамейки. Торопливо села и накрыла ладошками место рядом. Занято, занято! Это бабушке!

Глупым кажется Колёке сиднем сидеть у воды и дышать. Он проходит чуть дальше. Ко входу на пляж. Тоскливо смотрит, как ленивая волна коротко пробежалась по бережку и оставила на песке белые шипящие слюни…

На вздохе Колёка упирается взглядом в стенд:

Ялта – это город, который борется за звание города высокой культуры, основными лечебными факторами которого являются климат, солнце и море.

Пляж – это лечебный кабинет на открытом воздухе. Не загрязняйте его! Не приносите на пляж продукты питания.

Не рекомендуется полоскать рот морской водой, мыть фрукты и овощи, т. к. в ней могут быть болезнетворные микробы и яйцеглист.

«Гм… Как красиво начали и всё скачнули к яйцам глиста…»

Колёка возвращается.

Бабка всполошённо тараторит:

– А я вся выпужалась в смертоньку! Ни пены ни пузыря!..[21] Пропавши наш Колюшок… Что ж теперьче будя?

– Ничего не будет, – опало отмахивается Колёка. – Нудь… Наскучило гляделы продавать да пинать воздух. Может, по домам?

– Можно и по домам. Но посля столовки! А то вдома, в нашем чудильнике, еды ни в показ. Нетутки и зёрнышка в глаз бросить.

После столовки уже совсем стемнело.

На набережной не протолкнуться.

– Тыща народу! – обомлело дивится Алёнка.

– Сбродный молебен, – лениво уточняет бабка.

Рядом, тут же на набережной, зазвонисто ударил оркестр.

Бабка молодо засветилась: