Ваш ход, миссис Норидж

– А ведь вы правы! – воскликнула мисс Пасифайр. – Помнишь преподобного Лоусона, Джун? Он не мог уйти с обеда, не захватив с собой чайную ложечку. Такой милый человек, застенчивый… Его все жалели, но к его приходу доставали ложки попроще, хоть он и расстраивался, бедняга.

Джун закивала изо всех сил, так что ее кудряшки запрыгали по лбу.

– Я уверена, вокруг нас больше… как вы сказали, Эмма? Мономанов? – вокруг нас куда больше мономанов, чем мы думаем! Взять хоть тот странный случай с Дороти Коупленд!

Мисс Пасифайр даже приостановилась.

– Да-да, совершенно необъяснимо! Украсть их мог только одержимый.

– А ведь Дороти шьет их вот уже десять лет подряд.

– Если бы преподобного Лоусона не перевели в другой приход, впору решить, что он разочаровался в ложечках и воспылал симпатией к одеяльцам.

– Ах, ветреный мистер Лоусон!

Мисс Пасифайр и мисс Даблиш засмеялись.

– Простите, но о чем идет речь? – спросила миссис Норидж.

– Дорогая, вы у нас совсем недавно и потому не успели узнать о Дороти. Она, в сущности, совсем неплохая женщина! Но у нее есть…

– Мания, – подсказала Джун, и обе женщины снова разразились смехом.

Миссис Норидж с улыбкой смотрела на них. Эти леди не были ни чванливы, ни самодовольны; быть может, они и не обладали острым умом, но и глупыми их никто не назвал бы. Да, они проявляли любовь к фарфоровым фигуркам, при виде которых содрогнулся бы даже коллекционер садовых гномов, но миссис Норидж относилась к подобным слабостям снисходительно. Зато они умели повеселиться и излучали тихое довольство – не собой, но жизнью.

Дороти Коупленд за десять лет стала одной из самых примечательных фигур на ежегодном благотворительном базаре леди Уивер, и произошло это благодаря рукоделию. К каждому базару миссис Коупленд своими руками шила целую стопку одеял. Предполагалось, что счастливые обладатели будут класть их младенцам в люльки и одаривать ими крестников.

Джун и Айрис замялись, подбирая слова, которые наиболее точно отражали бы их отношение к произведениям миссис Коупленд.

– Это невообразимо уродливые одеяла! – сказала, наконец, мисс Пасифайр.

– Хуже быть не может, – признала мисс Даблиш.

Если бы проводился конкурс на самые безобразные постельные принадлежности, соперники миссис Коупленд были бы посрамлены. Не нашлось бы одеял, раскроенных и сшитых так же криво. Кое-кто говорил, что они годятся разве что на подстилку в собачью конуру, однако любой уважающий себя сторожевой пес нашел бы, что возразить на это.

В том, что касалось цвета, Дороти предпочитала смелые решения. Она бестрепетно пришивала к зеленому одеялу оборки того оттенка, который приземленные, чуждые прекрасному люди именуют поросячьим. Если в качестве основы выбиралась коричневая материя, она непременно украшалась кроваво-красной лентой.

Приходится с грустью признать, что на благотворительных базарах творения миссис Коупленд не пользовались успехом. После окончания торговли она раздавала непроданные одеяла знакомым, зорко следя, чтобы ее подарки использовались по назначению. Правда, и такой доброй душе, как Дороти, приходилось встречаться с непониманием и черствостью. Так, например, Дэбби Рид, нянька Сильверстоунов, наотрез отказалась укрывать доверенного ей малютку подаренным одеяльцем. С грубостью, свойственной всем Ридам, она заявила, что если уж не жалеют ее, то пусть пожалеют младенца. «У него глаза сварятся от одного взгляда на эдакую дрянь!» – объявила Дэбби, и устрашенная этим предсказанием молодая мать приказала отдать подарок на конюшню. Этот поступок послужил причиной серьезного охлаждения между миссис Коупленд и миссис Сильверстоун.

И вот эти самые одеяла пропали! В целом городе не нашлось бы семьи, которая согласилась бы принять их даже бесплатно, – и вдруг исчезли все до одного.

– Бедная Дороти сложила их в корзину, чтобы взять на благотворительный базар, и оставила возле входной двери. – Мисс Даблиш вытерла слезы, выступившие от смеха. – Ох, грешно смеяться над ее огорчением, но как вспомню…

Она снова захихикала.

Мисс Пасифайр укоризненно взглянула на подругу.

– До открытия ярмарки оставалось несколько часов. Дороти отлучалась по делам, вернулась – а корзинки нет. Доктор Хэддок уверяет, что их стащила сама устроительница, чтобы они не отпугивали возможных покупателей. Такой насмешник!

– Их мог взять кто-то из ее домашних? – предположила миссис Норидж.

– Бог с вами, дорогая! Дома оставались только племянники Гилберт и Ховард. Они, конечно, известные шалопаи, но не сыграли бы такую шутку с любимой тетушкой.

– Дороти дала им приют после смерти своего брата, их отца, – пояснила мисс Даблиш. – Их мать умерла вторыми родами, а отец погиб три года назад.

– Сколько им лет?

– Гилберту семнадцать, Ховард на год старше. Конечно, Дороти приходится с ними непросто…

– В таком возрасте странно было бы ожидать от них рассудительного поведения, – возразила мисс Пасифайр. – Я слышала, время от времени они сбегают кутить в Росдейл и просаживают там все деньги, что выдает им тетка… Но по мне, так лучше пусть безобразничают в Росдейле, чем здесь. Определенно, одеяла стащил бродяга.