Потеряв своего сына, я едва не сошла с ума от горя. Вот, только что я была беременна, и внутри у меня шевелился ребенок. А теперь там пустота. Как можно было пережить это? Я надеялась на утешение от мужа, но Дэвид практически не разговаривал со мной. Я знала, что он винил меня. Поэтому так получилось, что я стала делиться переживаниями со старым другом Патриком.
– Иногда в таком случае, – сказал он во время доверительной беседы в моем кабинете, – можно дать своему ребенку имя – так станет легче. Думай о нем как о реальном человеке.
«Твое имя», – инстинктивно подумала я. Хорошее, крепкое, надежное имя. И, как ни странно, это действительно помогло. Какой-нибудь психолог мог бы объяснить мой выбор тем, что у меня все еще остались чувства к Патрику. В любом случае, это имя было моей личной тайной.
Меня так поглотила тоска о неродившемся ребенке, что мне совершенно не было дела до своего физического состояния, – а у меня, между тем, была сломана рука и разбита голова. Кроме того, мне пришлось перенести тяжелую процедуру выскабливания, без которой нельзя было обойтись после выкидыша – тем более, на таком сроке.
– Нужно провести чистку матки, чтобы там ничего не осталось, – сказала мне медсестра. – А потом сможете снова подумать о беременности.
Однако даже мысль о другом ребенке казалась мне предательством по отношению к маленькому Патрику. Кроме того, учитывая враждебность Дэвида ко мне в последнее время, возможность новой беременности была крайне сомнительна. Он продолжал утверждать, что предлагал мне перевестись в «менее опасную тюрьму». Дэвид был в этом так непреклонен, что я почти поверила ему. Может, подумала я, удар по голове сказался на моей памяти. Я даже забыла про День святого Валентина, а Дэвид – вероятно, в качестве извинения за свое поведение – подарил мне красивые сережки с кристаллами. Впрочем, это потепление с его стороны продлилось недолго, и вскоре он снова стал вести себя со мной раздражительно.
Возможно, этому не следовало удивляться. Я сама была на себя не похожа: сделалась очень тревожной и подскакивала от любого резкого звука. Посттравматическое расстройство – сказал доктор, выписав мне успокоительные. Я к тому же грубо обошлась с бедными Джеки и Фрэнсис, которые пришли меня навестить с шоколадными конфетами и цветами.
– Вот увидишь, пройдет время, и тебе станет легче, – неловко произнесла Фрэнсис.
– Откуда тебе знать? – вспылила я. – Вы обе не были матерями. Вы понятия не имеете, что это такое – быть беременной и потерять ребенка.
По их лицам стало понятно, что мои слова очень больно задели их.
– Простите меня, – сказала я, отворачиваясь, и горячие, безмолвные слезы потекли на мою подушку.
Джеки стиснула мою руку, пытаясь меня утешить. Это было больше, чем я заслуживала.
А потом у меня случился первый приступ. Последним, что я помнила, был спор с Дэвидом в нашем доме в Кингстоне, после чего я очнулась на ковре в гостиной, чувствуя себя словно после глубокого сна. В то же время в голове у меня был странный сумбур. Я попыталась встать, опираясь на стул, но снова упала.
– Да что с тобой такое? – недовольно фыркнул Дэвид. – Возьми себя в руки, Вики.
– О чем ты говоришь?
– Я всего лишь сказал, что мне снова нужно уехать по делам, – вовсе не обязательно из-за этого устраивать такой спектакль.
– Какой еще спектакль? Когда? – произнесла я, потирая руки и ноги. Мышцы почему-то сильно болели. Лишь впоследствии я узнала, что такое бывает при моем заболевании. – Наверное, мне нужно сходить к врачу.
– Вероятнее всего – к психиатру.
Как он мог быть таким жестоким?
Врач отправил меня на МРТ, и было установлено, что у меня случился эпилептический приступ.
– Такое бывает после травмы головы. Это вполне может быть единичный случай, но вам теперь следует наблюдаться какое-то время. Приходите ко мне на прием через месяц.
Однако прежде чем наступил назначенный срок, у меня произошел еще один приступ – на этот раз в тюремной комнате для персонала. Патрик сразу же отвез меня в больницу.
– Проверьте подозрение на эпилепсию, – сказал он дежурному врачу.
– С чего ты это взял? – спросила я его.
– Мне доводилось видеть подобное раньше, – спокойно ответил он.
Впоследствии я узнала, что такое развитие заболевания было весьма обычным. Первый эпилептический приступ мог произойти спустя несколько недель или даже месяцев после травмы. Постановка диагноза происходила гораздо позже. Мне его подтвердили лишь после множества различных обследований, включая ЭЭГ (электроэнцефалограмму), измерявшую электрическую активность мозга, депривацию сна и МРТ, которые позволяли обнаружить повреждение или какую-либо аномалию в ткани мозга – потенциальную причину приступов. Алкоголь, как мне сказали, также мог провоцировать припадки. Я продолжала проходить обследования. Ко времени получения результатов у меня произошло еще два «эпизода». Хуже всего было то, что один случился во время собрания сотрудников, которое я решила провести для обсуждения проблемы с новой заключенной, склонной к самоповреждению.