Ваш о. Александр

Теперь я немного похвастаюсь о своих писательских успехах. С Вашего разрешения я вступила на этот путь, мне Ваши слова помогли. А почему бы и не попробовать на свободе развернуться? И я решила, хоть «труд упорный ему был тошен», и все‑таки сочинила первую книжечку, как я Вам уже писала, называется «Илюшины разговоры». И сейчас я получаю разные отзывы. Есть очень хвалебные от вполне достойных людей. Даже отец Кирилл Фотиев написал, что «книга составлена с умом и изяществом». Я возгордилась. И уж совсем от счастья чуть было не исчезла, когда согласился оформить мой шедевр Игорь Тюльпанов (один из лучших художников мира). Иду на радостях в ланч, встречаю жену одного нашего русского сотрудника и говорю ей: «Инна, лучший художник мира согласился оформить мою книжечку».

— Делать ему нечего, — отвечает Инна.

— А ты книжку‑то читала?

— Да, просматривала, ерунда какая‑то.

Так что вот такие разные мнения. Где‑то в середине февраля уже выйдет, будет зависеть от Игоря. У меня уже все готово. А денежки нужно самим заплатить, так как без роду без имени никто не хочет печатать — спроса нет, и издание будет стоить около $2,5 тысячи. Яша, раскрывай кошелек! Тут печатай все, что хочешь, только денежки плати. Роскошные каталоги Шемякина стоят ему по 150 тысяч долларов… Хорошо, когда есть на что— деньги власть имеют, как я убеждаюсь, тут только и познаем науку о ценностях, хотя Карла Маркса проходили с горшка. В «мире чистогана» погружаешься в зеленую стихию, наполненную звуками: ,Доллар! доллар!», и начинаешь учиться тому, что тутошние люди знают с детства: выписывать чеки, пользоваться кредитными карточками, вкладывать, выкладывать, рассчитывать.

И мир удивительно неузнаваемо–узнаваемый.

Три дня назад Яша уехал в Лос–Анджелес по делам фирмы (так звучит ярко, а на самом деле за картами для работы), и я, как всегда, пописываю на работе письма в его отсутствие и в кино хожу. Посмотрела «Доктора Живаго» в кинотеатре повторных фильмов. Зал был полон — студенты, молодежь, кушают попкорн (воздушную кукурузу), чавкают, но смотрят про Россию, и им нравится, потому как элементы чего‑то человеческого есть — правды и жизни. Многих советских раздражает, что, мол, «клюквы» полно, а меня почему‑то не раздражало. Я как начала реветь с начала… от снега, так и ревела до синих сугробов, холода, стужи, до конца — просто так, от обиды, не по ходу романа, а по ходу сожаления.

Многие американцы про Россию знают исключительно только из этого фильма, поэтому меня не раздражало — пусть смотрят, знания никому не мешают. И фильм мне понравился.

Задумав новую книжку[42], я никак не могу найти нужного тона (это про Америку, как я Вам уже писала.) Хорошо еще, что не пошла плясать, как Барышников, или на дудке играть, как Ростропович. Меня все время тянет на сравнения, на оценки, а я хочу, чтобы было чисто, и пока у меня никак не получается. Уже начиталась у всех про Америку — как‑то не смешно и не интересно. И я не знаю, хватит ли у меня юмора и сил? Я говорю Яше: «Давай я лучше про любовь чего‑нибудь сочиню», а он настаивает, чтобы про Америку, а сам ничего не помогает и списать не у кого. Но я не тороплюсь, хотя и хочется заступиться за новую любовь. Может быть, Вы мне чего‑нибудь присоветуете: откуда списать? Древняя Греция — заменю на «Америку», например.

Я шучу.

И я Вас обнимаю.

Дина

P. S. Моя американская приятельница подала на визу на рождественские каникулы в Москву, может быть, ей разрешат, и она зайдет к Вам в гости. У нее советский муж невыпускаемый, так что все сложно.

Д

.

Февраль 1981

Дорогая Дина,

давно не получал от Вас вестей и был рад (письму). Вообразил в красках, как Вы отводили душу с Юзом, выплескивали все, что накопилось, а накапливаться есть чему — это видно и из Вашего письма, и из предыдущих. Не соскучишься. Про роман Лимонова слышал, но, к счастью, не читал и вообще вести об этой литкутерьме доходят скудные. Но об этом тоже не слишком убиваюсь. Все пройдет, все минует, вода времен все унесет… а что останется — покажет время. Недавно тут читал приятную повесть об Огареве. Как много сходного в ситуациях, и также многое унесла вода. Но все же люди были чуть–чуть поблагородней (повторяю: «чуть–чуть», чтобы объективно было).