Ваша честь

Дамиан со скальпелем в руке стоял теперь вне пределов моей досягаемости, и я даже на расстоянии нескольких метров видела отвратительные потеки на тусклом металле. Конечно, они меня не зарежут, люди они опытные, но все дело в том, чем мне это аукнется. Если никто не счел преступлением то, что лекари сотворили с Джорджем Вашингтоном — хотя казалось бы, в мои-то откровенные времена, когда на публику выносили все, что только могли, а не было, что вынести, так придумывали, — так и во времена «Гугла» всезнающего не требовали эксгумации, не писали разоблачительных статей...

Кого будет заботить моя судьба?..

Вопреки моему ожиданию, цирюльник не ослабил хватку. Скорее всего, он был научен многолетним горьким опытом и оплеухами, поэтому я поступила иначе: коротко вскрикнула и обмякла в его руках.

Хитростями подследственных со мной охотно делились и коллеги по прокуратуре, и обычные опера — еще тогда, когда я была следователем. Будучи судьей, я узнала намного больше из материалов дел, из показаний, заключений экспертов и видеозаписей. Я думала, что когду-нибудь выйду на пенсию и буду писать детективы — не то чтобы это было мечтой, так, не самыми честолюбивыми планами, проектами, чем угодно, потому что я не видела ничего расслабляющего в том, чтобы что-то писать, а детективы и так, и так не пользовались популярностью. И все равно память хранила, а тело само подсказывало, чем воспользоваться в опасный момент.

— Вот Нечистый! — выругался цирюльник. — Дамиан, давай положим ее.

Я не спешила, лишь прилагала все усилия, чтобы не напрячься. Тело должно быть максимально расслабленным для того, чтобы. чтобы произошло уже что-нибудь, что избавило бы меня от попытки кровопускания. Я осмелилась чуть приоткрыть глаза и сквозь ресницы рассмотрела, как Дамиан положил скальпель, подошел ко мне, взял меня за ноги — осторожно, обмотав ноги тканью юбок, и вдвоем с цирюльником они перенесли меня обратно в кресло.

— Давайте, — нетерпеливо скомандовал доктор. — Дамиан, в первую очередь — сосуд,

— и указал на металлическую емкость.

«Я его сейчас вколочу тебе в глотку», — мысленно пообещала я. Как только они надо мной наклонятся, я моментально приду в себя.

Цирюльник начал заворачивать мне рукав. Я открыла глаза полностью, телом все еще притворяясь, что я без памяти — все равно мне в лицо никто не смотрел — и встретилась взглядом с Дамианом.

Красивый паренек, немного испуганный, но заинтересовало меня не смазливое личико, а то, с каким напряжением он уставился на меня. Уже заметив и, безусловно, поняв, что я не без сознания, что я дурю их тут всех и морочу им головы.

У него был слишком обдуманный взгляд для этой эпохи — на мгновение мне показалось, что он такой же, как и я. От неожиданности я затрясла головой, а цирюльник, заметив это, схватил меня за руку и сильно дернул. Сверкнуло лезвие в опасной близости от моей кожи, и тут я сделала то, что временами устраивали прямо в зале суда не самые удачливые подсудимые.

Меня это злило, и кто мог знать, что я воспользуюсь их рецептом?

— Падучая? — воскликнул цирюльник, выпуская мою руку. Я усиленно корчилась и очень старалась изобразить что-то вроде идущей изо рта пены, отчаянно жалея, что у меня нет банального кусочка мыла. Или хотя бы зубного ополаскивателя, хотя тут меня выдал бы его запах. И ведь как назло, слюны у меня во рту почти не было! — Доктор?

В средние века отношение к этой болезни было двойственным. Где -то считали, что это происки дьявола, где-то — что это признак гениальности и отметки богов. Я не была уверена, что здесь среди известных эпилептиков были Калигула и Петрарка, но надеялась на то, что доктор доложит о болезни кому следует. В конце концов, если я правильно поняла, даже собственная мать не слишком-то знала дочь, ведь так?

Я могла рассчитывать на любую реакцию, вплоть до того, что доктор решит не церемониться, отберет у цирюльников скальпель и положит конец моему представлению. Но он сделал неожиданную для меня вещь: я почувствовала, как в лицо мне плеснули вязкой водой, которая попала мне на язык, и я даже не взялась определять, что это такое

— вонючее, кислое и липкое.

Меня переиграли.

— Ваше сиятельство, — с легким и даже несколько ласковым упреком сказал доктор, ставя графин с разбавленным вином обратно на стол. — Да будет вам известно, что вы не первая девица из тех, кого я посетил за последние несколько дней...

— Я поняла, — оборвала его я и села прямо. Мысль, что меня раскрыли таким немудреным образом, меня даже обрадовала. Потому что это значило, что доктор был человек неглупый, и я могла говорить с ним без обиняков. — Никто не хочет попасть на отбор невест. Но я — я хочу, чтобы вы знали.

Некоторое время я выдерживала паузу. То, что я собиралась сказать, полностью противоречило тому, о чем я просила их с самого начала.