Ваша С.К.

— Не хотите уезжать? — снова нервно дернулась княжна. — Тогда оставайтесь. Паспорт вам продлят. Вы не нарушили городского спокойствия никакими бесчинствами. Не считая этой клумбы… — Светлана прикрыла глаза и неожиданно для самой себя начала декламировать стихотворение: — Луна не обратилась в алтарную свечу, и всё навек сложилось не так, как я хочу. Кто дал мне это тело и с ним так мало сил, и жаждой без предела всю жизнь меня томил?

Она замолчала на мгновение, но глаз так и не открыла. Она вся превратилась в неподвижную статую, и лишь бледные губы шевелились на таком же бледном лице.

— Насмотрелась я на вас: несчастные вы все… Цели в вашей нежизни нет, вот и маетесь скукой и кровь у несчастных людей за просто так сосете, — и снова заговорила стихами: — Безочарованность и скуку давно взрастив в моей душе, мне жизнь приносит злую муку в своем заржавленном ковше.

Вдруг мраморная статуя открыла глаза, и настал черед вампира вздрогнуть от их таинственного неземного света.

— Знаете, Фридрих, а ведь господин Сологуб прав… Эти строки он для отца написал. Князь порой подолгу беседовал с Федором Кузьмичом. Именно он помог напечатать в журнале отвергнутого издательствами «Мелкого беса», но потом они разругались в пух и прах из-за «Каплей крови», и отец впервые поспособствовал закрытию литературного журнала, а все для чего? А чтобы читатели не узнали, чем закончилась та история. Но Федор Кузьмич не побоялся отца и добился издания «Мелкого беса». Князь оттаял и написал хвалебную статью… Но как же прав Сологуб, ведь жизнь — она мерзость и грязь, и смерть не облагораживает, а делает нас еще большими эгоистами. Отец все думает, что можно пустить время вспять, заставив людей читать добрые сказки. Даже надоумил наше Географическое общество начать записывать быль и небыль со всей Руси-матушки. Да заодно упырям своим велел память напрячь… Только некоторые темные личности в награду полцарства, то есть пол-Петербурга себе потребовали и… Да, Бог с ними со всеми… Вы же сказали, что я не достанусь никому, только гробу одному…

Светлана замолчала, и граф, опустив руки ей на подол, сжал дрожащие пальцы.

— У меня есть его книга, — княжна не позволила ему заговорить первым. — Я подарю ее вам. На память. В поезде прочтете.

— Выпроваживаете… — усмехнулся граф. — Не поедете со мной, значит?

Княжна опустила глаза к пальцам, которые граф крепко зажал в своих ладонях, но не попыталась высвободиться.

— Не хотите по одной любви ехать, езжайте по другой — по эгоистической, как вы изволили выразиться. Ещё год и прольется здесь кровь, и не будет конца мучениям народа русского…

— Прекратите, граф!

Светлана дернулась, но Фридрих, смяв пиджак на ее плечах, прижал смертную девушку к мертвой груди с такой силой, что княжна вскрикнула, но вампир не расслышал ее стона за собственными словами:

— К чему вспоминать былины? Неужто не знает князь, в какой страшный век вступили мы. Век, которому суждено показать, что не перевелись богатыри на земле русской, да только лечь им в нее придется почти всем до срока.

— Фридрих… — робко позвала его Светлана, но граф поднес к ее губам указательный палец с острым ногтем и прошептал:

— Послушайте меня, потому что я слышу то, что вы не слышите. Залпы тысячи орудий, которые сливаются в один протяжный вой сирены… Вы глядите и не видите то, что вижу я… У дверей этого я вижу театра толпу голодных, закутанных с ног до головы, людей… Вы съели сегодня всего один пирожок. Скажите, вы сыты?

Светлана покачала головой.

— Тогда вы поймете этих людей… Мы сидели с вами подле Адмиралтейства, и я жмурился на его шпиль, но вдруг среди обступившей меня тьмы четко увидел ползущих по шпилю людей. Я спросил одного, зачем они надевают на шпиль чехол, и он сказал: там тонкое сусальное золото, оно не может вынести камуфляжную краску, как купола Исаакия. И я взглянул на собор — собор был темен. А потом, когда мы с вами поднялись над Невой, вдруг наступила зима: по всей реке стояли вмерзшие в лед корабли. Они стреляли из всех орудий по самолетам, на которых была изображена свастика… Светлана, вы видели вблизи самолеты?

Она замотала головой.

— У этих, представляете, было всего по одному крылу… Как они летают, непонятно… Еще в голове крутится слово «зенитки», но я не знаю, что это такое… Предполагаю, те пушки, что я увидел на Марсовом поле, на Сенатской площади и на бастионах Петропавловской крепости. Смотрите вперед…

Он выкинул руку, но тут же сжал кулак:

— Вы не видите, и я не хочу, чтобы вы это видели… В руках той женщины сто двадцать пять граммов хлеба и больше ничего, а на санках ребенок, мертвый, а за руку она держит девочку, которая шатается от голода, но пока идет…

Светлана попыталась отсесть от графа, но тот удержал ее на расстоянии вытянутой руки, смотря в ее расширенные от ужаса глаза.

— Фридрих, что вы такое говорите… — прошептала она едва слышно.