Ваша жизнь больше не прекрасна

Все оценки стали по преимуществу эстетическими, поскольку ход сюжета обсуждать не приходилось. Но уж в этом знатоки давали себе волю. В достаточной ли мере, например, наказана соседняя страна и не выглядит ли наша запоздалая принципиальность проявлением братовой обиды? Не дождавшись ответных чувств, брат вынужден теперь камуфлировать финансовую твердость драматической патетикой, вместо того чтобы с самого начала прагматично разделить имущество и перевести отношения на юридическую почву. Вечное наше прекраснодушие и родственные приоритеты, которые вынуждают, в конце концов, и при спасении жопы больше заботиться о сохранении лица.

Во всех этих разговорах упрека было не больше чем обращают его к щедрому и любвеобильному дядюшке, который вынужден был пустить по миру неблагодарного сына, прижитого от любовницы, в пользу законной семьи.

Короче, новости во всем этом не было для меня никакой, но я впервые попал туда, где готовился глюкогенный отвар, и теперь был готов заглянуть в глаза неслыханному коварству и хитроумию, равно как и встретиться с лабораторной вдумчивостью и сермяжной прямотой тех, кто больше нашего озабочен судьбами страны, но, может быть, ошибся в расчетах. Увы, в своих ожиданиях я был еще глупее, чем в своих поступках.

Пора, однако, вернуться в кабинет Пиндоровского, досказать суть происшествия и рассказать о том, что произошло дальше.

В безупречно отлаженном механизме жизнеустройства со временем обнаружился изъян, за которым большинство ученых признало онтологическое происхождение. Организованные контрасты превратились с годами в некое иллюзорное крошево, которое уберегало человека от опасного для жизни страдания, но не давало, как выяснилось, и полноты удовлетворения. Таким образом, щадящая социальная терапия неожиданно привела как бы к обесточиванию организма или к тому, что в физике называют усталостью металла, вызванному не грубыми повреждениями, а циклически повторяемыми напряжениями.

Человек засыпал на ходу. Можно сказать и так: он портился. Как портятся продукты с просроченным сроком годности. Недовоплощенные эмоции накапливались в организме вроде гнилостных бактерий.

Даже те малые силы, которые необходимы для передвижения в комфортно устроенном пространстве, не успевали возобновляться. Для их восстановления нужны были стрессы радости, в формулах которых по определению присутствовали негативные эмоции, вроде разочарования, отказа, угрызений совести или чувства собственного несовершенства, но люди уже привыкли себя щадить. «Берегите себя!» — призывали с телеэкранов комментаторы, облизывая с губ пену. Индустрия шоу, достигшая виртуозных вершин и обслуживающая все возможные социальные и психологические ситуации, обнаруживала, к сожалению, свою неэффективность — болезнь прогрессировала.

Под угрозу, между прочим, был поставлен главный постулат общественной философии, не прописанный в законах, но тем более значимый. Если бы его можно было вербализовать, то звучал бы он примерно так: всё поправимо. Иначе говоря, социальные мероприятия и психологические тренинги так успешно противостояли метафизическим законам, что, в конце концов, последние стали считать отмененными. Муниципальная помощь старикам должна была превратить старость в прижизненный рай, в клубах одиноких сердец склочники и аутисты обретали свое счастье, в кабинетах релаксации изживалась раковая симптоматика поисков смысла жизни.

С помощью социального статуса человек получал чувство достоинства, за усовершенствованием имиджа шел в Модный дом, деньги давали право на талант, который долгие годы не хотели признавать недоброжелательные родственники и завистливые чиновники, большие деньги — на славу и неподкупную любовь стадионов. Дело дошло до того, что картавые дикторы стали гордиться своей картавостью, вроде как рыжие своим редким пигментом. Те и другие видели в этом знак избранности. У дикторов тут же нашлись подражатели, комплексующие по поводу ординарности своего произношения.

Надо отдать должное, все это создали люди, хорошо знающие свое дело и досконально изучившие человека. Наступивший кризис, однако, уже не удавалось скрыть, и, как врачи, следящие за угасанием пульса, говорят о больном, эти могли сказать о своем народе: мы его теряем.