Вашингтонская история

— Я созвонился с ним, — сказал он. — Он просит вас зайти к нему сейчас в Капитолий. Завтра он уезжает из города.

— Чудесно! — воскликнула Фейс и с облегчением перевела дух. Только тут она заметила поджатые губы Бадди. — Послушайте, Бадди, я не очень осложнила вам жизнь? — В ее голосе чувствовалось беспокойство. Она и не подумала о том, что вмешательство в такое дело может быть чревато серьезными последствиями.

— Фейс, — начал Бадди, и имя ее прозвучало как-то особенно резко, — я ведь только устроил вам свидание и больше ничего. Я и не думал вас защищать.

Она стиснула зубы.

— А я больше ничего не ждала и не просила у вас. Я благодарна вам и за это.

Бадди отодвинул стул, давая понять, что он ее не задерживает. У нее было такое ощущение, что перед ней совершенно чужой человек.

6

Она шла, внимательно разглядывая дощечки на тяжелых дверях из темного дерева со старомодными фрамугами, пока, наконец, не нашла то, чего искала: «Моди Винсент». Она с минуту поколебалась, потом решила войти без стука. Дверь оказалась тяжелой, и Фейс с трудом открыла ее.

Секретарша, бесцветная женщина средних лет в пестром платье, ела яблоко. При виде Фейс она положила яблоко и вопросительно взглянула на нее. Секретарша явно умела оградить конгрессмена от докучливых посетителей.

— Да? — спросила она недружелюбным тоном.

— Я Фейс Вэнс. — Пожалуй, Фейс сказала это слишком громко, точно перед ней была глухая.

Секретарша сразу стала похожа на айсберг.

— Одну минуту. — И она исчезла в дверях (как всякий конгрессмен, Винсент занимал две комнаты).

«Какой здесь затхлый воздух, — подумала Фейс, — пахнет мебельным лаком. Но удивительно чисто. Должно быть, секретарша из породы неутомимых домашних хозяек; если такая не замужем, то она отводит душу в конторе. По-видимому, Моди Винсент принадлежит к тем людям, которые любят, чтобы их делами ведала пожилая женщина».

Бесцветная секретарша вернулась.

— Входите, — сказала она, но в голосе ее не было и тени приветливости.

Фейс вошла, прикрыла за собой дверь и спокойно остановилась, ожидая, пока конгрессмен, погруженный в чтение, отложит том «Британской энциклопедии». Так как на улице было пасмурно, в комнате царил полумрак, и конгрессмену пришлось повернуться к окну. Он медленно посасывал большую трубку с изогнутым мундштуком, чересчур громоздкую для его узкого лица, и, казалось, не замечал, что в комнате кто-то есть.

Сердце у Фейс болезненно стучало, и она раза два судорожно глотнула слюну, чтобы избавиться от кома в горле. Потом стукнула каблуком, но безрезультатно. Быть может, он это делает нарочно, чтобы лишить ее самообладания, или он действительно так углубился в чтение, что и не подозревает об ее присутствии? Кабинет был завален газетами и книгами; не умещаясь на забитых до отказа полках, газеты кипами громоздились на полу. На столе лежали вороха писем. И как этот человек за всем успевает следить — просто уму непостижимо!

Наконец она кашлянула.

— Мистер конгрессмен…

Он вздрогнул и повернулся к ней вместе с креслом.

— А? Как вы здесь очутились?

— Меня впустила ваша секретарша, — запинаясь, ответила Фейс.

— Ах, да, — сказал он, точно припоминая что-то. — Так вы, значит, и есть мисс…?

— Миссис Вэнс. Мистер Брукс звонил вам насчет меня.

— Да, конечно, — сказал конгрессмен, оживляясь, — теперь все ясно. Вас недавно вызывали в комиссию. Ну как же, помню, конечно. Вы — испанка. Присядьте, пожалуйста. — И он указал на старый кожаный диван, носивший на себе следы многолетней службы. Возле дивана стояла большая блестящая медная плевательница.

Усаживаясь, Фейс вежливо возразила:

— Нет, я не испанка. Я американка.

Конгрессмен захлопнул том энциклопедии и швырнул на свободное от бумаг место.

— Ну, не будем спорить, молодая леди. В этом нет необходимости. Так о чем же вы пришли со мной побеседовать?

Опустившись на диван, Фейс почувствовала, что ей трудно дышать, трудно собраться с мыслями. Диван был такой низкий, что стол конгрессмена казался огромным, а сам Моди, с его узким лицом, глазками-бусинками и коротко подстриженной шевелюрой, вдруг вырос до гигантских размеров. Фейс не могла оторвать от него глаз.

— Видите ли… я хотела объяснить… — Она смешалась, не зная, как и что объяснить.

Он медленно вынул изо рта изогнутую трубку и улыбнулся.

— Можете мне довериться, как на исповеди. Так будет лучше всего.

— На исповеди? — удивилась она. — Но мне не в чем исповедоваться! Я хотела объяснить, что комиссия несправедлива ко мне, что меня допрашивали пристрастно. Мне казалось, что из всех членов комиссии именно вы…

Он прервал ее.

— Но, молодая леди, я думаю, вы поняли, что я всегда стараюсь поступать с людьми по справедливости, всегда стараюсь быть объективным. Однако факты гораздо весомее любых протестов. Я, право, не понимаю, на что вы можете рассчитывать. — Он говорил с необычайной убежденностью, точно не раз все обдумал и пришел к непреложным выводам.