Василевс

Всё ещё ошеломлённый от такого быстрого превращения из магистра всех служб в заключённого, он, обессиленный от переживаний последних дней, присел на лавочку, что стояла у двери.

Немного придя в себя, он осмотрелся: лежанка, лавочка, низкий маленький столик, весь исцарапанный каракулями узников, которые томились здесь… Высоко, почти под потолком, оконце. В него проникал божий свет. И можно было вблизи него читать и писать… На следующий день он попросил стражника дать ему прежде всего восковую табличку и стилет для письма… Ему принесли… От этого он почувствовал себя сразу же не одиноким: с ним были его мысли, память, и есть на чём их запечатлеть, на что опереться, чем утешиться…

Как-то само собой получилось, что первые его мысли, отложившиеся на письме, были о только что происшедшем с ним, обвинением его… «Какими же доносчиками я был сражён?»

При его последней деятельности на посту премьер-министра у него появилось много недоброжелателей среди чиновников, окружающих его.

Он задумался, с чем же, с какими делами королевского двора выявились его обвинители.

«Ага-а!.. Это Опилион и Гауденций! Им королевская цензура повелела за многочисленные преступления удалиться в изгнание!»…

– Так нет же! – воскликнул он в тишине камеры, вспомнив тот случай.

«Они, не желая подчиниться, устремились под защиту святого убежища! – снова забегал острый стилет по восковой табличке. – Об этом стало известно королю! И тот приказал: если они не покинут город Равенну в предписанный срок, то после клеймения будут изгнаны!.. Но ведь в тот же день был принят донос этих преступников на меня!»

– Насколько присуща слабость порочным людям, которые не могут достичь того, к чему влечёт их и почти толкает природная наклонность! – сказал он вслух о доносчиках.

И он тут же желчно засмеялся оттого, что те на свободе, а он в тюрьме.

– А разве я заслужил это своими поступками? Или вынесенный немного ранее приговор сделал этих обвинителей порядочными людьми?! – задумался он о такой перемене судьбы тех и его самого.

Утомившись писать, он впал в забытьё.

Но и в забытьи у него в голове продолжали складываться мысли, появлялись какие-то размышления, образы: Рустициана, счастливые годы с ней, их дети… Да нет, они всегда были с ним, как и Симмах…

– Наиболее благородный род приятностей доставляют брак и дети. Но так установлено природой!.. Я не помню, кто это сказал: «Многие обретают в детях своих мучителей!..» Печально положение таких людей…

«Блаженствовало бы государство, если бы им управляли учёные мудрецы, или его правители стремились бы научиться мудрости!» – вспомнил он знаменитое выражение Платона… «Мудрые приняли бы на себя управление, чтобы оно, оставленное каким-либо порочным людям и злодеям, не принесло бы несчастье и гибели добрым!..»

– Один из умных людей спросил сам себя, спрашивал и окружающих: «Если существует Бог, то откуда зло? И откуда добро, если Бога нет?»

Он задумался, на минуту опять впал в забытьё, которое всё чаще накатывало на него… Снова очнулся.

– Так спрашивается, за какую вину я осуждён? Меня обвинили в том, что я хотел спасти сенат!.. Каким же образом? Мне поставили в вину то, что я препятствовал клеветнику в представлении документов, которые свидетельствовали бы об оскорблении величества сенатом… Но я желал и никогда не откажусь желать здоровья сенату! Повинюсь ли?.. Но это будет означать отказ от борьбы с клеветником!.. Могу ли я назвать преступлением желание спасти сенат? А ведь он сделал всё, чтобы своими постановлениями, касающимися меня, представить это в качестве преступления, – прошептал он, искренне уверенный в правильности своей позиции.

«В юности я читал, что на пороге обиталища Юпитера стояли два сосуда, в одном из них были заперты беды, в другом – блага… Вот и подумай: не досталось ли мне благ больше, чем горестей?»

– Многие часто удостаивались имени великих хвалой заблуждающегося народа, – заговорил он вслух, имея в виду известных ему правителей. – А что более ужасное можно себе представить?!

Он был близок к тому, чтобы догадаться, что оказался жертвой большой политики, затеянной Юстином, под влиянием своего племянника, против Теодориха, Остготского королевства.

– Прошлое приоткрывает свои тайны понемногу! – прошептал он только что пришедшую ему мысль. – И почти каждый год распространяется вокруг них новый свет. И надо набраться терпения, чтобы увидеть их…

Он готовился к судебному разбирательству своего дела, но не знал, что его попросту не будет. Ему не дадут никому и ни перед кем ничего доказывать.

– Часто случается, что смерть, которой страшится природа, избирает воля, и она заставляет также отрекаться иногда от продолжения рода, дара, которым природа наградила всех смертных для поддержания непрерывности их существования и исполнения чего она неукоснительно требует… Итак, любовь к жизни проистекает не из осознанного желания живого существа, но из природного стремления. К тому же Провидение вложило в созданное им великую основу бытия – стремление жить до тех пор, пока это возможно…