Это он квартиру мостом называет. Она его как мост с миром связывала, а теперь связь порушена – пора в монастырь.
6 октября
Пока Николенька бегал в контору по своим делам, зашел попрощаться Василий. В ожидании Николеньки просветил меня по поводу сходства и различия сталинского и путинского методов руководства страной.
– Сталин – тот каждого наркома, каждого высокопоставленного чиновника на крючке держал.
Чтоб всякий делал свое дело на совесть, боясь своевольничать.
И жен ихних по лагерям загнал не от злобы, как дермократы в книгах преподносят, а о пользе народной думая, чтоб ни один чиновник не замышлял чего против советской власти. Чиновник за бугор слиняет, так жену его к стенке поставят.
Суровые были времена, но правильные.
Путин – тот столь круто заворачивать боится.
А что американцы скажут? Как в Европе аукнется?
Но у него тоже неплохая метода выработана. С учетом особенностей сегодняшнего дня.
Где в России мужика найти, чтоб не воровал? Чиновники – они тоже люди.
Путин поглядывает, как они воруют.
Особо не мешает, но требует, чтобы сильно не заворовывались и дело свое делали как им велено!
Случись кто проштрафится или поперек дороги встанет, Путин – дерг за удочку:
«А как это вы, господин хороший, умудрялись фешенебельные особняки по ценам развалюх приобретать? А с чего бы это твой отпрыск в один год миллионером стал?»
А у чиновников руки чешутся. Не воровать не могут. Каждый на свой крючок добровольно нанизывается, да еще и других локтями отпихивает.
А Путин, как кадровый разведчик, все знает, все фиксирует.
Удочка подрагивает.
Случись неповиновение – мигом подсечет!
Ночь с 6 на 7 октября
Она играла на рояле.
Я не видел ее. Звуки проникали в сад сквозь приоткрытую форточку гостиной.
Тяжелые бархатные портьеры на окнах были задернуты.
Но кроме нее никого в доме не было.
Я, было, немного закемарил, ожидая появления Бригитты в окне спальни.
И тут – то ли сон, то ли явь – эта музыка!
Она подступила незаметно тихими печальными нотками и, постепенно набирая силу, овладела всеми клеточками тела так, что я, очнувшись от дремы, уже и не различал границу между собой и музыкой.
Звуки касались пожелтевшей листвы деревьев, и листва что-то шептала в ответ.
Они поднимались вверх, к звездам, и звезды с тихим перезвоном то вспыхивали ярче, то умеряли свой блеск!
Все вокруг вибрировало в унисон с музыкой.
Все вокруг было преисполнено гармонии.
И не было ни бедности, ни богатства – ничего земного, что могло бы разделить меня, музыку и эту неземную женщину.
Звуки стихли.
Я очнулся и заметил, что по моим щекам текут слезы.
Я плакал и был счастлив тем, что плачу.
И улыбался, смахивая слезы.
7 октября (5 часов утра)
Перечитал записи в тетради.
И чиновники, и Путинская удочка, и размеры курятников – все мелко, преходяще, несущественно…
Сердце человека – вот что главное!
Тот, кто живет сердцем, – всегда прав. Он может быть тысячу раз преступником в глазах общества, но если не нарушает своих внутренних законов – прав.
А если вместо сердца человеком управляют холодные расчеты или пагубная страсть? Если отсутствие бражки или падение котировок акций ввергают его в ступор? Олигарх он, президент или бомж – все равно не прав, потому как перестает быть человеком.
Его можно пожалеть, погладить по головке. Потому как ничто внешнее не представляет для сердца ценности. Ремни, удочки и прочие средства воспитания – от лукавого, а не от Бога. Бог, Он не снаружи где-то, а в сердце человека живет. Коль грешен человек, то Он говорит с ним голосом совести, а коль чист – голосом любви.
Николенька спит вдрызг пьяный.
Вчера он вычитал у какого-то святого, что нетрезвый человек находится во власти дьявола.
Не новость для него, но все равно расстроился, бедолага.
И… напился.
9 октября
Николенька подал начальству заявление об увольнении и утром в понедельник думает отправиться с котомкой за плечами в монастырь.
Жаль. Он, в сущности, неплохой мужик.
Я перед ним в долгу: и жил два месяца на его средства, и крышу над головой благодаря ему имел.
Сейчас я, вроде как, на ноги встаю. С работой наметки появились. Насобирали бы вместе денег, вылечились бы от алкоголизма…
Но ему этот монастырь как мечта детства.
Я говорю:
– Не поймет тебя тамошний игумен, коль обитель «божьим ремнем» назовешь.
А он:
– Смиренным буду. Мне главное – в молитве и трудах тишину обрести.
– Совершенствоваться будешь?
– Душа человека Богом создана, а потому итак совершенна. Отмою ее от всего, что налипло, стану жить своей жизнью, а не в рабстве у зависимостей.
– А по мне: что монастырь, что тюрьма.
– Тебя любовь очищает. Тот, кто любит одного человека, тот своей любовью всего мира касается и через сие чувство к Богу приходит.
– Мудрено рассуждаешь.
– Чего ж тут мудреного? Разве не ты у нее под окнами слушал голоса звезд, музыку ветра, не различая где ты, где она? Ты не ощущал себя, тебя не было, но ты через любовь свою был всем, основой всего мира. О чем ты думал в тот момент?
– Ни о чем. И кто тебе сказал, что я люблю ее? Я просто был…