Василиада

Получилось совершенство.

Не шевели Вселенную

Ты явилась на пороге моей комнаты и сказала:

– Приветик!

Звуковые колебания твоего голоса коснулись моих ушных раковин и через слуховые проходы достигли барабанных перепонок. Обе перепонки, без каких-либо искажений, передали их посредством системы мембран слуховых косточек («молоточек», «наковальня», «стремя») на улитку внутреннего уха.

С помощью миллионов микроскопических волосков они трансформировались на улитке в электрические нервные импульсы и направились в мозг…

Одновременно, с помощью шести мышц, располагающихся вокруг глазного яблока, я приоткрыл один глаз и посмотрел в твоем направлении.

На чувствительных клетках сетчатки моего глаза («палочки» и «колбочки») вперемежку с населяющими видимый кусок комнаты предметами возникло изображение твоего лица.

Палочки и колбочки превратили его в нервные импульсы и тоже направили в мозг…

Вследствие генетически детерминированных цитоплазматических процессов в нервных клетках мозга (нейронах) возникли импульсы возбуждения, местами, генерации которых явились области выхода из нервных клеток аксонов («аксоновые холмики»).

Части афферентных сигналов конвергировали к бисенсорным нейронам. Они были различной сенсорной модальности, но они встретились.

Галактики полушарий, перепутанные бесчисленным числом линий связи, начали активно взаимодействовать. Объединение на нейронах синаптических входов от соседних клеток создавало условия для мультипликации импульсов возбуждения на аксонах.

Нейроновые ловушки, словно черные дыры, стали втягивать их внутрь и тут же, не выдержав напора, – пролонгировать, пролонгировать, пролонгировать…

Бедная-бедная голова!!!

Я тяжело вздохнул, послал шести мышцам, расположенным вокруг глазного яблока, сигнал «отбой», отвернулся к стенке и пробормотал тебе в ответ:

– Не шевели Вселенную. Дай поспать.

О пляжах и египетских пирамидах

Еще в начале августа мы решили выкроить время для отдыха: погреться на солнышке, поваляться на песочке, поиграть в бадминтон…

И вот прошло каких-то два месяца. Мы идем по направлению к пляжу. Ты несешь под мышкой бадминтонные ракетки. В кармане моих парусиновых брюк – воланчик.

Вокруг нас мельтешат отражаемые в каплях дождя осколки фонарей, шуршат, омываемые потоками воды, колеса бесчисленных автомобилей, колеблются грибки разнокалиберных зонтов.

Мокрый, порывистый ветер пытается втиснуть в глотки прохожих ангину или еще какую-нибудь хворь…

Все вокруг течет, капает, брызжет, кричит, шуршит, бежит, переливается…

Только твой подбородок неподвижен, как камень египетской пирамиды.

Ты ждешь, когда я замечу это сходство и задамся естественным по логике ассоциаций вопросом: а не скрывается ли за этим камнем золото фараонов?

Но я не из болтливых.

Края твоей панамки под тяжестью воды опускаются на уши. Скоро тебе станет недоступен мир звуков…

Дождь усиливается.

Молча, как два оторвавшихся от пирамид камня, мы идем туда, куда так долго собирались…

Интересно, какой идиот придумал эти пляжи с бадминтонами?

Дождь

В небе висели тучи, на дереве – яблочки с листиками, а под ними – блошки, мошки, таракашки.

Мы тоже были под деревом.

Но не висели. Поэтому на нас попадало капель больше, чем на таракашек.

Николенька сказал, что нам воздается за Адамовы грехи, а блошек, мошек, таракашек Господь напрямую, без Адама, сотворял и потому жалеет.

Вася сказал, что если рассуждать по-ленински, то никакого Адама не было, а родила нас всех одна большая обезьяна.

И начали они спорить. Слюной друг на друга брызжут, мне тоже перепадает.

Я не стерпел и принялся трясти яблоньку за ветки. Блошки, мошки, таракашки вместе с листиками и яблочками на Васю с Николенькой посыпались.

– Ты чего? – спрашивает у меня Вася.

– Ты чего? – спрашивает следом за ним Николенька.

А я им гордо так отвечаю:

– Перед Богом все равны. Которые от Адама, которые от обезьяны и которые по тараканьей линии – все одинаково мокрые, и все будем крылышки сушить.

На том спор закончился, а следом и дождь.

Улыбка Фортуны

Николенька не поладил с Фортуной, и она от него отвернулась.

Он упал на колени, стал прощения просить, молить о пощаде…

Она даже глазом в его сторону не ведет. Чем больше он страдает, тем звонче она смеется.

Случилось Васе мимо проходить.

Увидел он такую картину и тоже рассмеялся.

– Ты чего? – спрашивает Николенька, размазывая слезы по щекам.

– Весело, – отвечает Николенька. – У твоей Фортуны такой переливчатый смех, будто колокольню проглотила, а ты рыдаешь, как звонарь, оставшийся не у дел.

Николеньке такое сравнение показалось забавным. Он шлепнул себя ладонью по животу:

– Дудки! Остался один колокол!

Шлепнул еще раз, прислушался к звуку и рассмеялся.

Фортуна – как-никак – женщина. Любопытно ей стало: что это Николенька рыдать перестал? Повернулась к нему лицом, а он уже не на коленях – в полный рост стоит и сам над собой потешается.

Фортуна рассмеялась и улыбнулась…

И Николенька ей улыбнулся…

Потому как улыбаться – завсегда лучше, чем плакать.

Лови момент