Василиада

Свой дом

Сидели мы вчера с Васей и Николенькой у Антса, в пункте приема стеклотары. Про Рождество, про Новый Год рассуждали. О том, где лучше праздники отметить.

– У всех иностранцев есть такие дома, – сказал Вася, – посольства называются, там им всегда рады – принимают, поздравляют, подарки дают… В посольстве и отметим.

– А как же Антс со своим синим паспортом? – спросил Николенька.

– Антса с черного хода проведем. Только пусть не болтает много, а то акцент выдаст, – пояснил Вася.

Идея всем понравилась. Весело стало. Антс достал с полки телефонный справочник, открыл на той странице, где "Saatkonnad[54]" написано, и стал все посольства обзванивать, чтобы выяснить, какое из них будет нам радо.

По первому кругу в посольствах, вроде как, понять не могли, что мы за иностранцы, если не знаем своего посла.

И по второму…

И по третьему…

Бросил Антс это занятие и говорит:

– Вася, ты что-то напутал. Посольство – от слова «посылать», а ты хочешь, чтобы нас «принимали». Придумай что-то получше.

Грустно стало и Васе, и другим иностранцам без посольства, и Антсу. Никакой посол их не поздравит, нигде не рады их принять…

– Ба! – воскликнул Николенька, когда все уже порядочно раскисли,

– "Посольство" – «посылать», "приемный" – «принимать»! Улавливаете? Антс нас на Рождество в приемном пункте примет!

– Точно, – сказал Антс, – только для гирлянды бутылки с собой приносите, а не как прошлый год…

Вот так и решили. И с «черного» хода никого не надо проводить – все свои!

Джингел белл

Вопрос о том, "где встречать?" был решен. Все снова пришли в хорошее расположение духа, и Вася попросил Николеньку рассказать о тех людях, которые первыми стали праздновать Рождество.

Николенька пригласил друзей рассаживаться на ящиках поближе и начал рассказ:

– Давным-давно, когда еще не было Рийгикогу,[55] у плотника Иосифа и жены его Марии родился сын. Он вырос, и случилось так, что его друзья, и друзья друзей, и все их внуки, и внуки внуков, и пра-пра-правнуки – все стали дружить между собой. Многие из них не знали эстонского языка, некоторые даже не в Эстонии родились, но это никак не сказывалось на их дружбе.

– Как у нас, – вставил Антс.

– Да, как у нас, – согласился Николенька и продолжил: – Всех, кто хотел быть вместе с ними, они принимали без экзаменов по географии и прочих мудростей. Кто не хотел с ними дружить, на тех они не обижались. Они говорили, что зло злом не победить и поэтому кроме Добра ничего другим людям не делали, и им самим от этого было приятно. И так им нравилась такая жизнь, которой их научил сын плотника, что они решили каждый год отмечать его День рождения и назвали этот праздник "Рождество".

Прошло много лет. Рождество теперь празднуют по всей Эстонии, потому что мы, ее жители, любим делать Добро.

Николенька замолчал. За окном пункта приема стеклотары падал снег. Напротив окна, перед магазином, мигала рождественскими огоньками елка. Из глубины ее ветвей доносился тихий перезвон колокольчиков:

– Джингел белл,

джингел белл…

С Новым годом!

Над городом кружили крупные хлопья снега, а между хлопьями – мы с Николенькой. Небо было вокруг нас, и сами мы были серыми частичками серого неба в коротких демисезонных пальто и в ботинках на босу ногу.

– Дива-а-а-анчик… Му-у-у-узыка… Носки-и-и-и на батарее посушим, – растягивая слова, передразнивал меня Николенька, – у Ирочки ую-ю-ю-ют… Хорошо, что нас рядом с носками не повесили!

Его лицо плавало где-то слева и, попадая в поле моего зрения, неизменно перекашивалось в издевательских гримасах.

– Ну, а твоя Татьяна Гавриловна? – парировал я, – Ва-а-аанная… Зеркала-а-аа… Так опутала своими нравоучениями, что паук позавидует!

Ветер носил нас во тьме Новогодней ночи, бросал от подъезда к подъезду, от зеркал Татьяны Гавриловны к задрапированным в скуку апартаментам Зинаиды Ивановны и еще дальше, дальше…

Мы стремились в гости к «диванчикам», но приставленные к ним люди подавляли нас сиянием своих персон. Они все были лампочками, а нам отводилась роль мух, которым дозволено кружить вокруг их света. Рождались недоразумения, мечты о «диванчиках» таяли…

Мы обрастали снегом, коченели, уже ни в чем не упрекали друг друга и, наконец, одновременно остановились и взглянули на небо. Там, высоко-высоко над Землей, все явственнее проступала сквозь круговерть снежных хлопьев знакомая обшарпанная дверь Васиной каморки. Дверь, за которой нет ни ванны, ни диванчиков с музыкой, но за которой мы все были «лампочками», пусть даже и в ботинках на босу ногу. Ее створки были открыты. На пороге стоял Вася, махал нам рукой и кричал:

– С Новым Годом!

Хорошее настроение

На землю падали большие частые хлопья снега, тусклые лучи фонарей и прохожие.

Первые падали по причинам небесным.

Вторые – от лампочки.

Третьи – от хорошего настроения, которое им дарила ночь Старого Нового года. Девушки толкали в сугробы парней, парни – девушек. Все смеялись, помогая друг другу выбраться из сугробов, отряхивая с шубок снег, снова толкались и снова падали.