Поиски новых форм общения с широкой современной аудиторией могли обернуться коммерческим арт-проектом. Весной 2008 года Аксенова и музыкантов ждали в Украине с литературно-музыкальным турне. Говорят, билеты были проданы все… Но не довелось.
В середине 90-х Аксенова по обе стороны океана окружают молодые таланты, импозантные господа, эффектные дамы, умопомрачительные какие-то барышни. О, эти барышни 90-х, о, эти дамы нулевых!.. Им пришлось постараться, чтобы войти в новый роман Аксенова на правах первых героинь, обрести и образ, и речь…
– У тебя, Какашка, нет тормозов! Ты что – рехнулась – сразу с двумя? И зачем ты принуждала провинциалов к оралу? Кто на тебе женится после этого? – увещевала главную героиню Наташу (Какашу) Светлякову наставница перестроечной женской молодежи, авторитетная комсомольская леди Ольга Кольцатая.
– К сожалению, я очень испорченная, – отвечала Какаша и рыдала, рыдала… – Что же я такая изначально фатальная получаюсь?..
И ведь получилась! Получилась! Именно такая вот фатальная. Коей ни профессор Стас (он же Влос) не миновал, ни мегароманист-мафиози Ильич Гватемала, ни даже мелкая кавказско-калифорнийская шпанца – Резо, Васо, Отари и Нукрешик… Всем досталось от нимфы новой России Какаши Светляковой. Ну и Горелику горящему Светлякова светящая осветила путь в дальнейшее пространство. В частности – в сюрреалистические пьесы Аксенова «Горе, гора, гореть» (1998), «Аврора Горелика»[249]
(1999), «Ах, Артур Шопенгауэр» (2000).10
Когда-то Гладилин так сказал Аксенову о
Сам же Аксенов, не подтверждая догадки друга, ее и не опровергает. «В каждой описанной мною женщине, – говорит он, – можно найти воспоминание о романтическом увлечении». И не обязательно о состоявшемся, но, возможно, о тайном, юношеском, больном, невоплощенном. Жестоком и прекрасном. О ней, проклятой…
Глобальная Наташа-Какаша из «Свечения»; магаданская Людочка Гулий и питерская Полина Белякова (как, однако, рифмуется со Светлякова!) и московская Алиса из «Ожога»; стюардесса Таня, утраченная на полпути к Луне; Фенька Огарышева из «Бумажного пейзажа»; Нора Мансур из «Сладостного стиля»; Глика Новотканная и Ашка Стратова из грядущих романов «Москва-Ква-Ква» и «Редкие земли»… Это отраженья той, что осталась с ним на всю жизнь. Быть может, той, что год за годом, десятилетие за десятилетием сидит в пустом классе с комсоргом Рыбой, что, плотоядно улыбаясь, шарит у нее за пазухой.
– Будем дружить, Людка? – сипит он. – Будем дружить?
«Рыба, гладкий, жирноволосый, с ротиком-присоском, совсем неодухотворенный, серый, как валенок, сынишка АХЧ… – спустя годы напишет Аксенов в «Ожоге», – ты похитил мою любовь, мою трепетную Людмилу, ты жмешь ей левую грудь, высасываешь соки из цветка душистых прерий, под портретом Кромвеля ты втискиваешь свою гнусную лапу меж двух сокровенных колен…»
Это ли и есть та ранняя рана, боль которой потом отзовется в его героине? Не знаем.
Но вот что важно: ее, этой героини, нет
Вне героя ей просто нечего делать. Как Алисе – без Аполлинарьевичей. Как Алле из «Поисков жанра» – без Николая, Тане из «Острова» – без Лучникова, а Насте из «Изюма» – без Огородникова. Так и Наташи из «Свечения» нет без Славки. То-то они и ищут друг друга. Ищут давно, но не могут найти… До поры. Ибо всему в романе свое время и черед, в том числе – и встрече героини и героя. Но она неизбежна. Как смерть. Ведь создатель пишет в романе женщину, особо предназначая герою. Да и кому она еще нужна? И зачем?
Нет, понятно, она пытается как-то сама, но…