«Рандеву», «Бочкотара», «Ожог», «Скажи изюм», «Желток яйца», «Вольтерьянцы»… Да это просто заповедник фантасмагорий! Или о Екатерине – сколько угодно, а о Иосифе – молчок? Пусть у императрицы – бал-карнавал, а на наш Первомай свой сарказм не разевай! Интересное дело, дамы и господа! Или всё ж таки еще – товарищи?
Что двигало Виктором Топоровым, когда он в электронной газете «Взгляд» писал: «Перед нами не просто наглая, циничная, бездарная и невежественная халтура. Перед нами разжижение мозгов, болезнь Альцгеймера, перед нами старческий маразм, кое-как замаскированный под политический гротеск
» (выделено автором)[271]? Не понравилось, что в одном из эпизодов Сталин у Аксенова вдруг заговорил в рифму? Что приписал Смельчакову-Симонову собственные стихотворные строки? Использовал медицинский термин «тампонировать»? О’кей! Не понравилось – ругай. Жестоко, но обоснованно. Как, бывало, Дмитрий Писарев. Но не опускайся до топорного хамства.Аксенов не спорил о романе. Когда Игорь Шевелев из «Российской газеты» спросил его: «Приятно возвращаться в эту литературную бучу из состояния классика, который давно над схваткой?» – он ответил: «…даже отвечать неохота… Поразительная глухота, плохое зрение и отсутствующий нос. Человек… вообще ничего не усек. Я ему и не отвечаю».
Да и ни к чему было. К тому времени Аксенов уже придумал
Писатель настаивал: в романе важен сам роман. А то, что вызывает ругань
10
Так в пространстве творчества Аксенова встретились, с одной стороны, Сталин и его «сброд тонкошеих вождей», в которых автор «Московской саги» и «Москва-ква-ква» видел воплощение тупой мускулинной брутальности, а с другой – Вольтер с Екатериной II, герои, знаменующие собой стремление к либерализму, творчеству, смыслу и свободе.
Такая встреча не могла закончиться тихо-мирно. Как видим, шум поднялся преизрядный. Не смолкал он еще долго. А Аксенов уже работал над «Редкими землями» – романом, где встречаются уже не символы тоталитарной деспотии и либеральной демократии, но выразители диктаторской воли нынешнего дня и их противники.
Глава 7
Остров Аксенов
1
Зоя Богуславская спросила: «Почему тебе пишется лучше в Вашингтоне и Европе, чем здесь?»
Аксенов ответил: «В Вашингтоне за письменным столом у меня остается только один собеседник – В.П. Аксенов. В России слишком много собеседников, и я, так или иначе… забалтываюсь. Сочинительство и эмиграция – довольно близкие понятия».
Под эмиграцией он здесь, похоже, понимал отдельность от шума, гомона; крикливой «актуалки», бормочущего «контекста», орущей «всей Москвы». От «шершавой самодовольной великодержавной риторики», за которой, как ему порой виделось, прячутся железные усы и золотые погоны генералиссимуса. А иначе – зачем кланяются, перед кем спину гнут?
– Сколько они лизали большевистские сапоги! Сколько дряни изготовили! – возмущается он, услышав, как Никита Михалков говорит на съезде кинематографистов, что советская киноиндустрия никогда не роняла достоинства. Он видит в этих подобострастных оглядках в прошлое угрозу демократическому будущему России. Он уверен: его надо отстаивать. И способна на это лишь часть общества, способная видеть страну в либеральной перспективе.
Его твердость в таком мировоззрении объясняет внимание писателя к предложениям Бориса Березовского включиться в его общественно-политические проекты. Другой причиной их сближения было обаяние Бориса Абрамовича. Точнее – его речей о демократии и торжестве либеральных ценностей, его поддержки культурных инициатив и благотворительности.
Писатель поверил, что Березовский не просто магнат, как большинство тех, «кто обогатился в условиях… беззакония», а деловой человек, и создавший эффективное дело, и наделенный чувством гражданской ответственности. «Он жаждет… расстаться со своими деньгами, – казалось Аксенову, – желает тратить их на добрые дела». Аксенов давно хотел увидеть в России такого миллионера, российский вариант Стэнли Корбаха из «Нового сладостного стиля». Он зрит в Березовском даже «байроническую тягу к самовыражению». Считает, что «он стремится играть роль в духовном, культурном и политическом развитии страны. В 1992 году, когда для многих людей искусства речь шла во всех смыслах о жизни и смерти, учредил премию "Триумф", объединившую изрядную часть творческой элиты…»