Василий Алексеев

Город просыпался. Прямо на глазах слева и справа желтым светом вспыхивали окна домов. «Это от того, что к работе все встают в одно время, хоть спать ложатся в разное», — сделал для себя Алексеев странное открытие и удивился, как это раньше он не замечал, что утром улицы начинают светиться почти враз во всем городе. А просто не приходилось вот так шагать вдоль них ранним утром…

Резким скрежетом полоснул по нервам первый трамвай. Впереди, вдалеке улицу пересек небольшой отряд красногвардейцев. Высунулся из подъезда дворник, зевнул, прикрыв ладонью рот, и начал шваркать метлой по панели, а в голове отдавалось так, будто скребли прямо по мозгам.

Завиднелись полотнища, спускавшиеся с балконов, с лозунгами анархистов. «Дворники и швейцары! Воры и проститутки! Станьте сынами завтрашнего светлого дня — творите анархию!» — прочитал Алексеев и зло сплюнул. С удивлением для себя отметил, что слюна, упавшая в снег, была красной и ощутил соленый привкус во рту. Видно, там в «Квисасане» кто-то крепко задел его по челюсти и в тот миг он просто не почувствовал удара.

Устроившись на стульях, Алексеев спал тяжелым, болезненным сном до тех пор, пока не пришел Леске, не начал двигать ящиками стола.

Вяло и натянуто поздоровались.

— Зернова убили, — мрачно сказал Алексеев, только сейчас до конца осознав, что уже больше никогда не услышит задиристый голос этого яростного бузотера и отчаянного добряка.

— А-а, — квело протянул Леске. — Ну что ж… Он, кажется, был анархистом?

— И Фокина тоже убили, — добавил Алексеев.

— Фокина? — переспросил Леске. — Это откуда? Не помню.

— Где тебе помнить, если ты в районах не бываешь, активистов союза не знаешь, — раздражаясь, буркнул Алексеев.

— Не будем, — отмахнулся Леске. — Об этом мы уже говорили.

— Нет, будем, — стал настаивать вдруг Алексеев, не собиравшийся заводить спора с Леске. Ведь все и в самом деле было ясно, обо всем переговорено. Но дух противоречия был в нем силен и там, где встречалось препятствие, оно тут же вызывало в нем желание взять его. — Будем.

— Ну, конечно, «будем», если так Алексеев хочет. А как же иначе? Мы такие: или по-нашему, или — никак. Жуткий ты человек, Алексеев. Эгоист.

— Я — эгоист? — Алексеев так и опешил.

— Да-да — эгоист. И не просто, а самый опасный. Эгоисты ведь делятся на три разряда. На эгоистов, которые сами живут и дают жить другим. На эгоистов, которые сами живут и не дают жить другим. На эгоистов, которые и сами не живут и другим жить не дают. Так вот ты из третьего разряда. Ты всем пялишь на глаза свои очки и даже не думаешь о том, что они им не подходят, что можешь испортить им зрение.

Вдруг стало обидно до слез: вот ведь как все можно повернуть!.. Не ешь, не спишь, лезешь под каждую пулю — и вот: «эгоист»… Алексеев замолчал, хотел что-то ответить на этот обидный выпад, но не нашелся. Да и не в том дело, кто лучше — Алексеев или Леске: завтра конференция, через тридцать-сорок минут сюда хлынут люди и звонки и надо до конца и наверняка знать, как быть с Леске: если его позиции все те же — беспощадная критика. Другого выхода нет.

Заговорил мягко.

— Скажи, Эдуард, куда девалась та страстная жажда строительства новой жизни и желание работать, которые были в тебе совсем недавно? Ведь мы за это, за ум твой избрали тебя председателем союза. Ну?

Приготовившийся к схватке Леске малость растерялся.

— Честно?

— А как еще?

— Если не хочешь говорить правду, то это не значит, что нужно лгать. Можно промолчать.

— Я требую правды!..

— «Требую»… — усмехнулся Леске. — Пока я председатель, а не ты… Повторяю: союз надо реорганизовать; решительно отбросить «балласт», переименовать из социалистического в коммунистический.

— Коммунистический — в каком смысле?

— От слова «коммуна», я ж говорил…

— Уточняю еще раз. Итак: «Долой организации по заводам и фабрикам!» и «Да здравствуют бытовые коммуны!» Так?

— Да. По двадцать-тридцать человек, юношей и девушек, разумеется. Жилье, вещи, деньги, продукты — все общее. Что ты улыбаешься? Вдумайся: это же что-то совсем новое, чего не было никогда! Кто должен показать пример организации новой жизни, если не молодежь?

— Так, ясно. И кого же будут объединять эти твои коммуны? По какому признаку?..

— Вот это вопрос. Здесь есть о чем порассуждать… Это должны быть люди, коммунистически вызревшие, отмеченные особыми способностями.

— Какими?

— Не перебивай… Ты посмотри, куда мы катимся. Мир попадает в руки посредственностей, людей без звезды, без фантазии. Серость ползет, как тесто из квашни, все заливает и забивает… Мыслящая личность — вот что спасет нас. Такие личности должны объединиться и как можно скорее, по-умному разрушить этот трижды проклятый мир, чтоб на чистом месте построить новую жизнь. Импульс разрушения — это главное в человеке. Разрушение дает ощущение самовыражения, полноты свободы…

Алексеев не выдержал: