Василий Алексеев

Кругом были люди, по голосам Алексеев высчитал, что, кроме него, еще четверо. Но он ни с кем не заводил знакомства, хоть приставали с вопросами. Странно, но ему, привыкшему быть среди людей, жизни своей без них не представляющему, сейчас не хотелось ни с кем и ни о чем говорить. Было страшно. Да, страшно, и он не хотел делиться своим страхом ни с кем, боялся его выказать, боялся бояться…

Он лежал и думал… Да, он много раз слышал, что у каждого человека есть свой тайный мир, но не был согласен с тем, что у каждого. До недавнего времени у него этого мира не было, он считал, что обо всем можно сказать всем и все можно спросить. Сегодня ему не хотелось, чтобы другие, даже самые близкие, знали его жуткую тайну о том, что ему страшно. Он прятал свой страх, и вот в его душе образовалась область неизвестного другим, которая именуется этим самым тайным миром. Теперь появились мысли, которые он мог доверить только себе…

Попытался писать, но карандаш соскакивал с листа, а строки лезли одна на другую, и он подумал, что вряд ли разберется в них потом. И горько усмехнулся: «Если оно будет, это «потом»…

Он думал о самом главном: стоит жить или нет, если все останется так, как продолжается вот уже больше недели, — если зрение не вернется. Слова врачей «все будет хорошо» его не утешали, ибо в их голосах он улавливал нотки неуверенности, соболезнования и плохо скрытой безнадежности. А если предположить худшее, то это значило… Уйти из жизни, оставаясь живым?

«Человек смертен»… Чтобы опровергнуть эту истину, нужен сущий пустяк: всего один-единственный человек, который живет себе уже тысяча девятьсот восемнадцатый год и строит планы на следующее тысячелетие… Увы… Такового нет. Человек физически смертен — истина абсолютная. А не хочется, нет, не хочется исчезать в никуда, откуда нет обратной дороги…

Вспомнились строки Пушкина:

Но не хочу, о други, умирать;
Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать…

Жить, чтобы страдать… Какой парадокс! Но сказал эго великий Пушкин. И вдумавшись в смысл парадокса, Алексеев впервые понял вдруг, как огромен этот смысл. Страдания заставляют размышлять, отсеивая зерна от плевел, они требуют решить для себя основной вопрос — зачем ты живешь, что в твоей жизни главное, найти это главное и взять его за стержень своего бытия. В сытости, легкодоступной радости и удовольствиях человек теряет себя. И закаляется, и растет — на страданиях. Черт возьми, у него их в жизни было более чем достаточно… Но какие это разные вещи — размышления о смысле жизни человека здорового, которому открыты все пути, и человека, пораженного недугом, у которого выбора практически нет… Что это значит? Лишь то, что есть множество подходов к одному вопросу, но ответ, действительный ответ на вопрос о смысле жизни может быть только один, ибо конечная истина во всем одна.

Да, каждый отдельный человек смертен. Но у него есть шанс остаться бессмертным, «переселившись» в «тело» человечества, которое бессмертно не только духовно, но и физически, слиться с его умом и душой, оставаясь хотя бы маленькой их частицей с именем и фамилией. Что же это за место, где человек может «поселиться» в человечестве и жить этой второй, нетелесной жизнью? Это — память человечества. И сколько же продлится эта вторая жизнь? Ровно столько, сколько человечество будет помнить о человеке. А сколько оно будет помнить? Это зависит от значительности дел, которые совершил человек во благо человечества. «Тот, кто жил для себя, все теряет с последним дыханьем. Тот, кто жил для других, после смерти живет средь живых…»

Пришло известие, что совершено покушение на Ленина. К счастью, неудачное. Известие потрясло Алексеева. Стрелять в Ленина?! Это могли сделать только варвары — другого слова для этих людей он не находил. Ибо не было и нет в мире большей ценности, думалось Алексееву, чем Ленин. Его рождение и жизнь — плод всей человеческой истории. Революция подготовила себя рождением Ленина, но океан этой революции — сегодня это ясно всякому, у кого нормальная голова, — стал бы всесокрушающей стихией, после которой остаются лишь груды развалин, не будь Ленина, его огромного мозга и необъятных знаний, его страдающего сердца, вмещающего в себя горе, счастье и веру всей трудовой России, его фантастической силы духа, титанической воли и нечеловеческой энергии.

Кто из ныне живущих людей, кроме Ленина, в состоянии объять во всей полноте весь хаос событий, которые творятся в Питере и Москве, во всей России, все хитросплетения политических интриг десятков партий, замыслов всех контрреволюционных групп и организаций, коварство иностранных разведок. Нет такого.