Василий Алексеев

Чего греха таить (об этом пишут в своих воспоминаниях и Тютиков и Скоринко), иные из знакомых Алексеева пытались поухаживать за Марией, хоть мимолетным движением, хоть комплиментом прикоснуться к этой очаровательной, с силой морского отлива тянувшей к себе кроткой на вид красавице. Но Мария не допускала и малейшего покушения на их с Алексеевым отношения, которые многим их современникам на фоне развала старых нравственных устоев, всеобщего хаоса, голода, холода, несчастий и слез казались чем-то таинственным, не вполне естественным, почти болезнью. Между тем это было то, чего не могло не быть и в то суровое время, что было прежде и пребудет во все времена, спасая мир и жизнь; это было то, что всегда возникает при соединении двух чистых сердец, светлых, цельных и страстных натур.

Это была Любовь.

Он ушел… Что осталось? Скорбь. Тоска. На что надеяться, чего желать? Надежда для Марии таилась лишь в любви, которую дарил он, ее Василий, а все желания — в надежде на его любовь. Нет его — нет любви. Круг жизненных стремлений разорвался…

Проходили часы, а Мария, запершись, никого не впускала в комнату. Все сидела, все не верила, все ждала: шелохнется, приподымется, встанет, скажет…

Потом она долго смотрела на строгий профиль лица Алексеева, на обостренные смертью его черты, запоминая любимый образ — суть ее души.

Потом машинально прибралась в комнате, бросив в угасающий камин полевую сумку Алексеева с записями и стихами.

Под утро в комнате грохнул выстрел. Когда сломали дверь, Мария была мертва.

Ей было девятнадцать лет. Достаточно, чтобы любить во всю силу и красоту любви, так, как может любить только женщина, без оглядки, до крайней безотчетности, до полного самоотречения. И мало для того, чтобы понять, что… Впрочем, что должна была понять Мария? Что можно жить и без любви? Что уходить из жизни самовольно — проступок тяжкий, осуждаемый? Но — Джульетта, но — Ромео? Любовь судом обычным не судима…

Хоронили Алексеева и Марию 2 января. Вместе, рядом, на одной трамвайной платформе, тихо катившейся от Нарвских ворот, стояли два гроба, обитые красной материей, сплошь покрытые живыми цветами. И толпы петроградцев шли траурной процессией. У Путиловского завода платформа остановилась. Из ворот вышли тысячи путиловцев, затопили до краев улицу, двинулись дальше, в сторону Красненького кладбища…

И вот отзвучали прощальные речи, вскинула вверх винтовки красноармейская рота, прибывшая из Гатчины на прощание со своим председателем революционного комитета.

Залп!.. Салют, дорогие мои Василий и Мария! Слава вашей любви, продолжающей веру в чистоту человеческих отношений, слава!

Залп!.. Салют, Мария! Слава тебе, умевшей любить честно и беззаветно, слава!

Залп!.. Салют, Василий Алексеев! Слава и вечная память тебе, не умевшему жить и работать вполсилы, честь и хвала уму твоему, так много понимавшему, сердцу, освещающему дорогу по жизни тем, кто мечтает научиться жить по-человечески, по-коммунистически… Слава!

…Вот и вся моя повесть о Василии Алексееве, вот и вся его жизнь. Вся ли?..

Слышу: гудит работяга-пароход «Василий Алексеев».

Вижу: взметнулись в салюте руки ленинградских пионеров у памятника Василию Алексееву: «К борьбе за дело Коммунистической партии Советского Союза — всегда готовы!»

Знаю: каждый день по улице имени Васи Алексеева на Кировский завод, который когда-то именовался Путиловским и где когда-то работал Василий, идут тысячи молодых девчат и парней — наша сегодняшняя гордость и завтрашняя надежда.

Большого смысла исполнен тот факт, что аллея Почета Кировского производственного объединения, где ныне делают самые мощные в стране тракторы, начинается с портрета Василия Алексеева. Это как дань памяти рабочему-самородку, талант и воля которого, как представителя своего класса, огромны и многогранны. Алексеев был кумиром пролетарского молодняка тех лет, в которые жил. Памятник ему, открытый 2 сентября 1928 года, был создан по инициативе и на деньги рабочей молодежи Ленинграда. Имя Алексеева знает сегодня каждый труженик завода, многие тысячи ленинградцев и всей страны.

Да, время уносит все… Все, кроме человеческой памяти, кроме памяти народа, человечества. Секрет бессмертия до ужаса прост: надобно (всего-то!) «поселиться» в этой памяти, быть нужным для многих сегодня и завтра. Своим исключительным знанием, новым открытием, подвигом. А если сказать одним словом и проще — особой значимости делом.