Читаем Василий Гроссман. Литературная биография в историко-политическом контексте полностью

Наиболее заметной стала тогда «критическая бомбардировка» журнала “Новый мир”. Альманах вторым был в списке критикуемых изданий.

Редактора «Нового мира» в декабре 1956 года защитили инициативы заграничных издателей, добивавшихся права выпустить роман Дудинцева. У редколлегии «Литературной Москвы» такой защиты не было, и руководство ССП отступило без сопротивления. Выигрывал Суслов. Ему этот проект был уже не нужен.

Стоит подчеркнуть: реализация проекта «Литературная Москва» стала возможной в условиях подготовки к XX съезду партии. Тогда и главред «Нового мира» получил особые полномочия.

Примерно тогда же началась реализация еще одного проекта – иллюстрированного журнала «Юность». Название обозначало целевую аудиторию. Инициатором был Секретариат ССП, а главредом назначили сталинского лауреата В.П. Катаева, несмотря на то, что в партии он не состоял. Первый номер концептуально нового издания подписан к печати 10 июня 1955 года[105].

В партию главреду пришлось вступить через пару лет – обязали, чтобы из правила не было исключений. Ну а в журнале началась литературная биография многих знаменитых писателей. К примеру, В.П. Аксенова, А.В. Гладилина, А.В Кузнецова. Популярность издания росла, и во избежание ажиотажа ЦК КПСС приходилось санкционировать рост тиража. В 1958 году – триста тысяч экземпляров[106].

Но полномочия главреда на исходе 1950-х годов ограничивались все более. В итоге Катаев оставил свой пост.

С февраля 1962 года у редакции «Юности» новый руководитель. И тоже сталинский лауреат – Б.Н. Полевой[107].

Три примера – «Новый мир», «Юность», «Литературная Москва» – отражают тенденцию. «Оттепельные» проекты модифицированы, либо вовсе ликвидированы. Суть одна.

Надо полагать, Гроссман, состоявший в правлении ССП, тенденцию уяснил после закрытия «Литературной Москвы». За оттепелью – заморозки.

Мобилизующий инцидент

Полемика о хронологических рамках «оттепели», как отмечалось выше, вряд ли плодотворна, если и само понятие толком не определено. Характерно же, что завершение «оттепельного» периода некоторые исследователи соотносят с так называемым «делом Пастернака».

Как известно, Пастернак не только передал иностранцам рукописи романа «Доктор Живаго», тем самым организовав несанкционированные издания. Он еще и получил в 1958 году Нобелевскую премию. За этим последовала широкомасштабная травля в советской прессе. Инкриминировали нобелевскому лауреату клевету и предательство.

Скандал был международный. Нобелевского лауреата правительство вынудило отказаться от награды и опубликовать покаянное письмо в «Правде». Ну а коллеги исключили его из ССП. Как закономерный итог травли воспринималась многими смерть Пастернака в 1960 году. Похороны, на которые приехали тысячи читателей, стали, по сути, демонстрацией протеста.

О скандале написано множество работ. В истории советской литературы «дело Пастернака» – хрестоматийный пример не только расправы с инакомыслящим, но и постыдной угодливости писательского сообщества.

Почти через три десятилетия ССП отменил свое решение об исключении Пастернака. За это время сформировалась традиция анализа скандала. Ее и позже не нарушали исследователи. Доминировала публицистическая компонента, соответственно, Пастернак был объявлен безвинной жертвой тоталитарного режима.

Вывод явно спорный. Но споры о пропагандисткой прагматике скандала не велись. Пожалуй, единственный случай выхода за рамки традиции – опубликованная в 2009 году книга И.Н. Толстого «Отмытый роман Пастернака: “Доктор Живаго” между КГБ и ЦРУ»[108].

Автор доказывал, что первое русское издание «Доктора Живаго», по сути, пиратское. Выпущено оно вопреки планам итальянского издателя, который получил от Пастернака все права.

Интрига, согласно Толстому, развивалась поэтапно. Сначала одну из рукописей тайно скопировали агенты ЦРУ, фотокопию же передали в типографию ЦОПЭ. Далее верстка попала в голландское издательство, где тираж срочно напечатали, вынудив законного правообладателя визировать издание. Так появилась книга на языке оригинала, что и было обязательны условием присуждения высшей литературной награды.

Нобелевский комитет, соответственно, получил возможность принять решение в 1958 году, а не позже. Эту цель и ставили организаторы интриги.

Сама концепция монографии Толстого, эпатирующее заглавие и демонстративно неакадемическая манера изложения провоцировали спор. Правда, возражения литературоведов сводились к инвективам: автор встал на сторону тех, кто в 1958 году инкриминировал Пастернаку содействие врагам СССР, предательство.

Толстой же ссылался на документальные свидетельства. А возражения заранее высмеял: «Присутствие ЦРУ (или любой другой разведывательной, политической, вражеской силы) ломает сложившиеся стереотипы, рушит пастернаковский миф, старательно возводившийся на протяжении полувека».

Перейти на страницу:

Похожие книги

1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука
Лжеправители
Лжеправители

Власть притягивает людей как магнит, манит их невероятными возможностями и, как это ни печально, зачастую заставляет забывать об ответственности, которая из власти же и проистекает. Вероятно, именно поэтому, когда представляется даже малейшая возможность заполучить власть, многие идут на это, используя любые средства и даже проливая кровь – чаще чужую, но иногда и свою собственную. Так появляются лжеправители и самозванцы, претендующие на власть без каких бы то ни было оснований. При этом некоторые из них – например, Хоремхеб или Исэ Синкуро, – придя к власти далеко не праведным путем, становятся не самыми худшими из правителей, и память о них еще долго хранят благодарные подданные.Но большинство самозванцев, претендуя на власть, заботятся только о собственной выгоде, мечтая о богатстве и почестях или, на худой конец, рассчитывая хотя бы привлечь к себе внимание, как делали многочисленные лже-Людовики XVII или лже-Романовы. В любом случае, самозванство – это любопытный психологический феномен, поэтому даже в XXI веке оно вызывает пристальный интерес.

Анна Владимировна Корниенко

История / Политика / Образование и наука
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное