Василий Гроссман. Литературная биография в историко-политическом контексте

Исследователь подчеркивал: его оппоненты руководствуются вовсе не соображениями защиты гонимого. Она давно утратила смысл, но «ушло у защитников поэта слишком много сил и лет, чтобы теперь, когда историческая победа одержана, и пастернаковское наследие доступно читателю на родине, позволить кому-то портить создавшуюся концепцию своими фактами».

В этом аспекте правота Толстого не вызывает сомнений. Действительно, возражения оппонентов сводились к требованиям не «портить создавшуюся концепцию своими фактами».

Еще пять лет спустя выяснилось: автор эпатажной книги не ошибся в главном. ЦРУ официально признало свою причастность к первому изданию «Доктора Живаго» на русском языке[109].

Толстой, кстати, настаивал, что сам Пастернак не имел отношения к политическим интригам. Он – «герой 50-х, человек, осмелившийся преступить все кромешные советские понятия, сломавший самого себя, согласившийся на любые кары во имя своего творения, одиночка, пример и символ эпохи…».

Для Гроссмана это и в самом деле был пример. Не только победы, но и расправы с победителем. Кампания против Дудинцева завершилась совсем иначе.

Трудно судить, знал ли Гроссман о мюнхенском издании романа «Не хлебом единым». В силу функционерского статуса мог получить такие сведения. Тогда итоги кампании счел бы вполне обнадеживающими: Дудинцев не подвергся хоть сколько-нибудь серьезным гонениям. Не ставился вопрос об исключении из ССП, да и печататься не мешали.

С Пастернаком же именно расправились. Зато автор романа «Доктор Живаго» обозначил и стратегию подготовки издания за границей, и технику защиты от преследований на родине.

Уместно еще раз подчеркнуть: несанкционированная публикация не была нарушением закона. Пастернак не нарушил даже устав ССП. Не предусматривались там непосредственно инциденты подобного рода. Каждый литератор после «дела Пильняка и Замятина» понимал, в чем его обвинят, если рискнет пренебречь негласным запретом.

Пастернак действовал предусмотрительно. В начале 1956 года он передал беловые рукописи «Доктора Живаго» редакциям «Нового мира» и «Знамени». Таким образом заранее демонстрировал, что готов и намерен публиковать роман в СССР. После чего, не дожидаясь ответа из редакций, начал переправлять рукописи через границу.

Не так уж трудно было это сделать. Советскую знаменитость часто посещали иностранные коллеги-литераторы, журналисты, филологи. Времена уже не сталинские. А функционеры ЦК партии не имели еще опыта, чтобы предвидеть интригу. Да и немудрено: тремя годами ранее заграничная публикация романа под своим именем рассматривалась бы как самоубийство, мировая известность не защитила бы ослушника.

К моменту отправки пастернаковских рукописей за границу прежние средства пресечения и расправы оказались неактуальными. А других не успели найти, когда в ЦК КПСС поступили сведения о подготовке заграничного издания.

Но поиски были недолгими. В сентябре 1956 года редакция «Нового мира» отправила Пастернаку официальное письмо. Отказ от публикации обосновывался ссылками на свойственный роману «дух неприятия социалистической революции»[110].

Письмо готовилось по указанию и под контролем функционеров ЦК КПСС. Это было официальное предупреждение.

Демонстрировалось, что рассуждения об отсутствии злого умысла не помогут: даже если раньше Пастернак и не считал роман антисоветским, пришло время изменить мнение. И – немедленно остановить заграничную публикацию. А иначе будет признано, что деяние, предусмотренное пунктом 10 статьи 58 УК РСФСР, совершено умышленно.

Пастернаку, согласно планам ЦК партии, надлежало вытребовать из-за границы свою рукопись – якобы для завершения работы. Но такой вариант автор крамольного романа предвидел, издатель был предупрежден.

Ведя игру, Пастернак рисковал. Однако мог настаивать: все распоряжения ЦК партии выполнял, проявляя бесспорную лояльность.

Итальянский перевод «Доктора Живаго» был издан в ноябре 1957 года. Это не только не комментировалось, но и не упоминалось в советской прессе. Аналогично – издание французского перевода семь месяцев спустя.

К сентябрю 1958 года роман опубликован на языке оригинала. Вскоре тираж поступил в магазины нескольких стран и сразу был раскуплен.

Допустимо, что большинство советских граждан не узнало бы и об этом издании, если бы 23 октября 1958 года Пастернак не стал нобелевским лауреатом. Скрывать такое событие было трудно. А главное – нецелесообразно.

Нобелевская премия ослушнику дискредитировала советскую издательскую модель. Получилось, что можно печататься за границей, не спрашивая разрешения. Кроме того, награда разрушала писательскую иерархию, тщательно выверенную партийными функционерами. На ее основе распределялись гонорарные ставки и устанавливались тиражи. Если же автор романа «Доктор Живаго» признан лучшим из современных русских прозаиков, значит, неясен иерархический статус прочих. Такие прецеденты были недопустимы.